Олег Бондарь - Врата в преисподнюю

Он забыл о сегодняшнем дежурстве или же просто решил проигнорировать его.

Да и в самом-то деле: не каждый день крестник женится…

В отличие от Андрея Павловича, милиционер не стал изображать притворного радушия, он впялился глазами в тарелку и сделал вид, что нас не заметил.

Марья Григорьевна встретила нас у навеса и проводила к молодым. Меня посадили на мое место, а Татьяну на место дружки, которое почему-то пустовало.

Мне неудобно было спрашивать, куда подевалась Лара, но Рыжая не выдержала и сама рассказала, что мать Ильи прогнала ее сразу, как только та проснулась.

Что ж, сама виновата. Никто ее силой не заставлял лезть в постель к чужому жениху…

Никто из сельчан подмены так и не заметил.

Лишь Игорь таращил удивленные глаза на Татьяну, озабоченно морщил лоб, видно, пытаясь вспомнить нечто очень важное, но, чувствовалось, что мыслительный процесс дается ему с большим трудом.

Федор, конечно же, не мог не узнать Татьяны, только он был настолько погружен в собственные невеселые мысли, что лишь слегка кивнул головой в знак приветствия, не утруждая себя задуматься, откуда девушка здесь появилась.

В отличие от женихов, обе невесты блистали свежестью и красотой. Только и на них мало кто обращал внимание.

Второй день свадьбы — уже не торжество, а своеобразная агония, в процессе которой мало кто достоверно помнит, ради чего, собственно, затеяна пьянка.

Татьяна умоляла меня, чтобы я не напивался и сам я прекрасно понимал, что мне, как никогда раньше, нужна свежая трезвая голова. Только совсем не просто удержаться от рюмочки-другой, особенно, когда рядом сидит друг и на глазах издыхает от глубокой тоски-кручинушки. Как видно, утром ему хорошо досталось и от матери, и от молодой жены…

Я тихонько толкнул Илью локтем и предложил поправить здоровье. Он посмотрел на меня таким жалобно-грустным взглядом, что я сразу же осознал нецелесообразность сказанного. Пришлось просить в собутыльники Татьяну.

Мне ведь тоже необходимо было подлечиться.

К счастью, Татьяна, осознав тяжесть моего положения, не отказалась пропустить рюмочку, правда, с существенной поправкой, что она будет первой и последней на сегодняшний день.

Пришлось смириться.

Так, безнадежно уныло, проплелись часа два.

Никто из нашей стороны стола не стремился составлять компанию веселящимся гостям, не рвался танцевать, не злоупотреблял алкоголем. Как будто каждый из нас проходил испытание на вступление в общество трезвости.

Андрей Павлович устроился у самого выхода и глаза мне не мозолил. Но, ей-богу, мне было бы намного спокойнее, если бы он, как и раньше, сидел напротив.

Врага нужно всегда держать в поле зрения…

Я попросил Татьяну, чтобы она взглянула на медальончик-индикатор. Зеленая точка вроде бы потускнела. Но оставалась достаточно яркой, чтобы надеяться незаметно улизнуть.

— А противоядия никакого нет? — спросил, даже, не рассчитывая на обнадеживающий ответ.

— Может и есть, — ответила Татьяна, — только мне оно неизвестно.

— А если просто вырубить Андрея Павловича и Ященко? Не думаю, чтобы посвященных было слишком много…

Татьяна не удосужила мою глупость ответом.

Где-то еще через час к клубу подкатили два автобуса. Среди гостей началось непонятное оживление. Музыканты перестали играть. Тамада, завладев микрофоном, объявил присутствующим, что сейчас, по устоявшейся местной традиции, празднество предлагается перенести, так сказать, на лоно природы.

— Куда это? — спросил у Ильи.

— Как, куда? На Монастырище!

Наверное, я побледнел. Татьяна тоже выглядела растерянной.

— Неужели, все из-за нас?

Девушка только сдвинула плечами.

— Что же делать?

Я посмотрел на председателя. Он не спускал с нас глаз. Татьяна также посмотрела в его сторону и мило, обезоруживающе, улыбнулась.

— Иллюша, Света, — обратилась к молодым. — Зачем вам трястись в автобусе? Поехали с нами на машине.

Естественно, они не отказались.

Гости длинной чередой двигались зигзагообразным спуском к подножию застывшей в долине скалы.

Что-то подобное я уже видел в том, ином, мире и от воспоминаний становилось не по себе.

"Не по себе" — мягко сказано.

Временами мой мозг пронзали приступы такого отчаянного страха, что, минутой спустя, когда сердцебиение восстанавливалось и мне снова удавалось более-менее контролировать собственные эмоции, я искренне удивлялся прочности нервной системы, которая оказалась способной выдерживать столь непосильные нагрузки.

Мое состояние было похоже на состояние шизофреника, я видел себя одновременно в нескольких реальностях. Мне чудилось, будто я снова оказался в кошмаре параллельного мира, и меня, как безропотного барашка, ведут к алтарю, дабы напоить моей кровью ненасытные каменные изваяния.

Иногда перед глазами возникали картинки уже из этого мира, но, словно вытащенные из далекого прошлого. Те же унылые люди в белых одеяниях. Те же несчастные, обреченные на смерть жертвы.

И, неизменно, я в их числе…

В мгновения особенно сильных приступов ужаса я в отчаянии, словно за соломинку, хватал руку девушки и тут же разочарованно отпускал ее, понимая, что Татьяна чувствует себя ничуть не лучше…

Нам бы вырваться из толпы и, наплевав на условности, бежать куда подальше…

Но даже этого мы сделать не могли.

Монастырище словно околдовало нас. Связало невидимыми прочными нитями и немилосердно тянуло к себе.

Мы уже просто не подчинялись себе, своим желаниям, и уныло, вместе со всеми, плелись протоптанной тысячелетиями тропой к скале, вершину которой венчали ожидающие нас жертвенные камни…

Теперь роль тамады свелась к нулю. Заправлял всем Андрей Павлович.

Едва гости спустились в долину и обосновались у подножия скалы, невесть откуда, по его указке, появились мангалы, в которых тут же запылали загодя приготовленные дрова. На длинные шампура нанизывались куски промаринованного мяса.

Одними шашлыками, судя по всему, дело не должно было ограничиться. Рядом с мангалами лежали и затравленными глазами таращились на происходящее два ничего не соображающих связанных молодых барашка.

— Гости дорогие! — обратился ко всем председатель. — Издавна это место — священное для всех нас. Испокон веков предки наши приходили сюда, дабы ублажить суровых богов быть милостивыми и снисходительными. Они приносили сюда свой скромный дар, орошали кровью животных, да и не только животных, жертвенники. И боги нередко прощали им все прегрешения и одаривали своей милостью. Не будем и мы отступать от традиций славных предков, они ведь были не глупее нас, и дадим вкусить камушкам свеженькой кровушки, чтобы боги позаботились о счастье молодых…