Монстры повсюду - Тим Каррэн
- Как и Оддрога, - кивнул Клегг. - Я даже боюсь упоминать о них в его присутствии, опасаясь, что он упадет на палубу, начнет распевать предсмертную песнь и перережет себе глотку. А ты сам что думаешь?
Я прислушался к скрипу и стону бревен над головой.
- Я не знаю, что думать, сэр. Вокруг ведь действительно должны кишмя кишеть киты, а мы встретили лишь парочку изодранных туш. Что-то не так.
- Точно. У Оддрога сложилось впечатление, что мы плывем прямиком к какому-то китовому кладбищу.
У меня вдоль позвоночника пробежал холодок, хотя я и понимал всю абсурдность этой идеи. Легкий ветерок метался среди снастей, наполняя паруса ветром. Эти звуки и картины всегда наполняли меня радостным возбуждением, а ночью - спокойствием и целеустремленностью. Но сегодня это были просто одинокие звуки. Я безумно хотел просто взять и отмахнуться от причуд наших гарпунщиков, но не мог. Ибо и сам начинал чувствовать нечто. Что-то зашевелилось в глубине моего существа; что-то холодное и мрачное раскрылось внутри, как лепестки погребального цветка. И я не мог это игнорировать. Это было ощущением надвигающейся катастрофы, чего-то неведомого, но огромного и даже осязаемого своей мрачной тяжестью.
- А что думаете вы? - поинтересовался я.
Клегг опустил подзорную трубу.
- Если бы я знал...
Пока он шел на квартердек к Голландцу, я подумал, не чувствует ли этого весь экипаж. Разве все они не были на взводе последние несколько дней? Мрачными? Нервными? Да, экипаж у нас всегда был не самым дружным, и драки случались. Мы с помощниками частенько хватали друг друга за грудки, и Голландцу не раз приходилось наказывать виновных.
И сейчас я задумался, из-за чего это происходило. Из-за их нелёгкой жизни или из-за чего-то большего? Из-за того, что они ощущали?
Конечно, наша жизнь не была простой. Однообразное существование в течение многих дней, когда в итоге практически весь доход шёл владельцу компании, а мы получали жалкие гроши. Жизнь на китобойном судне означала долгие годы в открытом море, усталость, разочарование и даже опасность. А после некоторых "круизов" на прибыль можно было и не надеяться. Работа была чертовски изнурительной и неприятной. Как только кита затаскивают на корабль, над его телом навешивают разделочную платформу. После этого капитан и его помощники снимали подкожный с туши кита большими полутораметровыми пластами с помощью ножей и специальных инструментов. К киту цепляются крюки, и каждая команда занимается своей частью туши. И вот после этого начинается настоящая работа. На палубах, скользких от крови и жира, они разделывают туши, разрезая ворвань[30], в то время как корабль раскачивается взад и вперед, окутывая их зловонием, которое невозможно смыть в течение нескольких дней и даже недель. С помощью специальных ножей жир вырезался в специально отведённом помещении и бросался в огромные котлы на кирпичных плитах. Кипящий жир сливали в медные баки и составляли в бочки, которые хранились в трюме.
Мужчины никогда не сидели сложа руки. Они находились в постоянном движении, окруженные со всех сторон опасностью. Некоторых раздавливало на палубе под тяжестью падающих пластов жира, весящих до тонны; некоторые напарывались на режущие лезвия; другие падали в бурлящие и кишащие акулами воды; а четвёртые ошпаривались до костей кипящим китовым жиром. И даже когда последний бочонок оказывался наполнен и уложен в трюм, мужчин заставляли чистить и скрести палубу, пока вонь копченого жира окутывала их тошнотворным покрывалом.
Поговаривали, что торговые суда и военные корабли чуют приближение китобоев по запаху, и я в этом не сомневался. Каждый раз после возвращения в порт я и сам замечал, что, когда потею, всегда чувствую запах ворвани и крови. Что же говорить о тех, кто непосредственно участвовал в разделке туш?
Нет, наша жизнь не была легкой ни для кого на этом судне. Но простым работягам, несомненно, было сложнее всего. Они обитали в мире гниющей рыбы и прогорклого китового жира, крови и мочи, плечом к плечу с немытыми, вонючими телами своих товарищей по кораблю, теснившихся в трюме или в полубаке. Их жизнью была череда изматывающих, однообразных путешествий, по окончании которых они получали сущие копейки или не получали ничего вовсе. Да, их жизнь была непростой.
Но, возможно, дело было не только в тяжёлом физическом труде?.. Может, они ощущали какое-то надвигающееся чувство обреченности и трагедии, которое сшивало вокруг каждого из них свои собственные саваны? Потому что, клянусь Богом, я и сам начинал это чувствовать.
Через несколько часов после обеда, состоявшего из галет, соленой вяленой говядины и крекеров, я вышел на палубу, чтобы принять вахту с правого борта. Волны больше не поднимались так высоко, что я посчитал хорошим, обнадёживающим знаком. Наш нос по-прежнему был направлен на северо-северо-запад; мистер Клегг стоял на корме с Голландцем, очевидно, вовлеченный в какую-то горячую дискуссию, которая совершенно меня не касалась. Разговор шкипера и первого помощника - не для посторонних ушей. Мужчины скребли ржавчину и облупленную краску. С моря дул свежий ветерок, относительно тёплый для лета в Беринговом море. Воды, рассекаемые носом нашего барка, были однообразно серыми и пустыми. Выглянуло солнце, отбрасывая блики на медных люках и застеклённых окнах кают. После короткого сна и лёгкого перекуса я чувствовал себя на удивление жизнерадостным.
Но этому суждено было продлиться недолго.
Один из дозорных на носу закричал:
- Эй! Впереди что-то есть! Я вижу троих... возможно, трупы!
Все повскакивали, зашумели, но в глубине души понимали, что ничего хорошего нас не ждёт. Если бы он увидел "фонтанчик", то уже издал бы освященный веками клич: “Фонтан на горизонте!"
- Что там, парень? - крикнул Голландец.
Дозорный наверху не сводил глаз с подзорной трубы.
- Не уверен! - крикнул он нам. - Три туши... возможно, мёртвые, я не вижу фонтанчика! Но... но там какое-то движение, ей-богу!
Капитан недовольно поморщился.
- В какой стороне?
- Три градуса справа по курсу!
К тому времени мистер Клегг уже бросился к штурвалу, вращая колесо и поворачивая нос корабля.
Дозорный сообщил, что таинственные туши находятся примерно в полутора-двух милях от нас. Голландец велел ему не спускать с них глаз и крикнуть, когда нос станет указывать прямо на них. Обычно это было самым волнующим моментом на борту китобойного судна. Но с учётом того, что наш парень до сих пор не заметил никаких фонтанчиков, мы были мрачны и настороженно ожидали худшего. На палубу вывалила вся команда, и каждый надеялся, вопреки всякому здравому смыслу, что кто-нибудь заметит
