Ричард Кнаак - Повелитель крыс

Весь пейзаж виделся Григорию в странном ракурсе. Казалось, будто бы Тереза смотрит на башню и прилегающие к ней окрестности не только своими глазами, но чьими-то еще. Пар глаз было несколько, но они почему-то принадлежали одному и тому же существу.

Наследственная память. Эти два слова как бы сами пришли на ум Николау. В них было что-то такое, что напомнило ему о Петере Франтишеке. Видимо, это был отголосок его слов, произнесенных в присутствии Терезы, когда он изучал ее сознание. Николау мысленно поблагодарил Франтишека, поскольку его догадка многое проясняла.

Видевшие башню с других точек люди могли быть только прямыми потомками — детьми или внуками некоего пращура, основателя рода. Дети детей впоследствии, вероятно, могли вступить в браки, находясь в родстве между собой. Тереза унаследовала сохраненные памятью картины такими, какими они виделись тем и другим, и за счет этого ее связь с прошлым усилилась. В этом был определенный смысл. Если основатель династии надеялся на успех, ему нужно было, чтобы его потомки сохранили кровное родство.

Осуществление подобного замысла говорило об использовании магической силы такой мощи, какую Григорию и представить было трудно. Даже пребывая в полугипнотическом состоянии, он не смог не содрогнуться.

Не об этом ли наследстве толковал Франтишек? Кто же должен был получить его? Неужели…

Григорий не решился проникать глубже. Его предположение не могло быть верным!

Картина померкла. По прошествии такого времени воспоминания могли быть только разрозненными — такими же, как у Григория. Просто поразительно, какими яркими остались те, что сохранились. А это тоже свидетельствовало о величайшем могуществе прапредка Терезы, хозяина башни.

Еще одно воспоминание. Статуя, вырезанная из камня той самой скалы, на которой возвышалась башня. Кто-то инкрустировал жилы белого камня в серые плечи… нет — в крылья, и два камня, серый и белый, как бы сплавились.

То был Фроствинг. То был грифон в те далекие времена, когда он был всего лишь каменной глыбой.

Сотворение Фроствинга… Григорий более внимательно всмотрелся в это воспоминание. Быть может, ему наконец-то предоставилась возможность кое-что узнать о своем извечном мучителе.

Окутанные слепящим светом две глыбы камня слились воедино… и Николау понял, что белый камень на самом деле вовсе не камень, а… кость. Как сказала Тереза на вокзале Юнион? «Кости земли и кости человеческие…»

И вдруг двухфутовая каменная фигура издала свой первый крик, возвестивший о ее рождении. От этого крика Николау зазнобило. В нем было столько боли, что Григорий невольно пожалел грифона — создание, у которого, как теперь понял Николау, не было иного выбора. Он был сотворен таким.

А потом грифон открыл глаза, и стало видно то зло, что поселилось внутри него. Глаза были серо-голубые и полные ненависти. А потом голубизна стала выцветать, выцвели и сами глаза, растаяли, и их сменили черные впадины под нависшими надбровными дугами. Жалость, которую Григорий испытал к грифону, ушла, словно испарилась.

А вместе с ней — резко, внезапно — и само воспоминание.

В следующее же мгновение перед взором Григория предстало сражение. Войско магов, численностью своей поражавшее воображение, продвигалось вперед, круша все на своем пути. Григорий заметил Фроствинга и других созданий, порожденных магией, а также множество мужчин и женщин. Это были враги — меньшие маги, которые страшились истинного господина, хозяина черной твердыни. Их было слишком много. Он не мог в одиночку сразить их всех. Звучали выкрики, слышались слова, и Григорий понимал их, хотя они звучали на том самом языке, на котором он заклинал Фроствинга.

Но не так много значили слова, как те, кто произносил их. Враги надвигались, сметая одну преграду за другой. Ничто не могло их остановить. Осталось недолго ждать конца. Развязка не оставляла сомнений. Хозяин башни должен был проиграть эту битву.

Однако он заранее знал об этом и придумал, как омрачить неминуемую победу своих недругов. Множество детей, зачатых избранными женщинами, рассеется по всему свету. Сейчас в башне остались только наиболее одаренные, ибо они были нужны для оказания помощи отцу перед самой его кончиной. Приготовления близились к завершению. Враги не тронут детей, а когда он, побежденный, попадет в руки врагов, они все будут помечены — всякий, кто коснется его рукой или магической силой. Их потомки будут заклеймены.

Заклеймены? Что бы это означало?

В следующее мгновение башня пала. Фроствинг улетел, сжимая в цепких лапах небольшой узелок. Магическая сила, вырвавшаяся на волю во время сражения, сотрясла мир до основания.

А потом последовало воспоминание о том, как решительные руки потянулись к человеку в черном плаще — наверняка то был хозяин башни. Другие руки, более нежные, потянулись к Григорию… вернее — к детям, глазами которых он видел происходящее. Николау понимал, что он не видит множества лиц — даже лиц тех, кто обращался к детям. Только Фроствинга он видел отчетливо. Враги повелителя грифона были безликим народом, расой дерзких призраков.

«Я вижу так, как видели дети. Дети хозяина башни». Григорий теперь не сомневался: предками Терезы были сразу несколько из них.

Пальцы, тянувшиеся к хозяину башни, сжались, но тот, и умирая, смеялся. Он знал, что он сумеет… сумеет… свое наследство.

«Сумеет — что? — беззвучно вопросил Григорий. — Что за наследство?»

На этот раз его просьба была удовлетворена. Двери, ведущие в глубины воспоминаний Терезы, распахнулись и выпустили на волю правду.

Через самих врагов и их потомков тот, что был создателем Фроствинга, должен был вновь родиться в мир. Он должен был снова начать жить. Он должен был обмануть смерть.

Григорий Николау содрогнулся. Так, значит, это правда. То, во что он не мог поверить, было возможно…Было?

Жизнь покидала хозяина мрачной башни. Другие, его счастливые победители — безликие тени, убирались восвояси. Григорий попытался лучше разглядеть мертвое тело.

Картина воспоминания подернулась рябью. Боль и смятение охватили Григория.

Он оказался в кромешной темноте.

Было что-то еще — он не сомневался в этом, но в отличие от Петера Франтишека он не располагал магическими орудиями, с помощью которых можно было бы копнуть глубже. Да честно говоря, он сам не знал, хочется ли ему копать глубже. Он узнал вполне достаточно. В некотором смысле более чем достаточно.

С этой мыслью Григорий возвратился из мира воспоминаний Терезы в вагонное купе. Тереза сидела напротив, все еще находясь в состоянии гипнотического транса. Николау тряхнул головой, чтобы прогнать тяжесть полученных впечатлений. Он узнал не все, но на данное время ему хватит и этого. Так называемое наследство на самом деле не имело ничего общего с наследством в привычном смысле слова. Фроствинг же занимался не чем иным, как призыванием своего древнего повелителя в мир живых. Как это должно было совершиться, пока оставалось загадкой, но одно не оставляло сомнений: к этому имело отношение множество людей — по всей вероятности, потомков тех, кто в свое время победил хозяина темной цитадели.