Энн Райс - Вампир Арман

Неожиданно, к моему полному ужасу, Мариус оттолкнул Бьянку от себя к открытым дверям палаццо.

– Беги, милая, беги. Убирайся подальше от этого дома.

Он неистово дрался с теми, кто решил последовать за ней, кто помчался за ней, сражая одного за другим тех, кто пытался ее остановить, пока я не увидел, как она исчезла за открытой дверью.

У нас не было времени удостовериться, в безопасности она, или нет. Меня окружали новые фигуры. Пылающие гобелены попадали со своих прутьев. Статуи переворачивались и разбивались о каменный мраморный пол. Меня чуть было не стащили вниз два демона, вцепившихся в мою левую руку, но я воткнул в лицо одного из них факел, а другого не поджег полностью.

– На крышу, Амадео, быстрее! – крикнул Мариус.

– Господин, картины, картины в хранилищах! – закричал я.

– Забудь картины. Слишком поздно. Мальчики, бегите отсюда, бегите отсюда, скорее, спасайтесь от огня.

Оттолкнув нападавших, он взлетел вверх по лестнице и позвал меня с самого верхнего пролета.

– Давай, Амадео, дерись с ними, поверь в свои силы, дитя, дерись.

На втором этаже меня окружили со всех сторон, не успевал я поджечь одного, как на меня набрасывался другой, они не стремились меня сжечь, но хватали за руки и за ноги. Они цеплялись за все мои конечности, и наконец им удалось вырвать факел из моей руки.

– Господин, оставь меня, уходи! – закричал я. Я вертелся, брыкался, извивался и, посмотрев наверх, увидел, что его опять окружили, и на сей раз сотня факелов полетела в его раздувающийся алый плащ, сотня пламенеющих головешек ударила в его золотые волосы и неистовое белое лицо. Настоящий рой пылающих насекомых, их количество и тактика сначала лишили его возможности двигаться; а потом, с шумным взрывом пламя поглотило все его тело.

– Мариус! – кричал я без остановки, не в силах отвести глаза, продолжая сражаться с захватившими меня врагами, выдергивая ноги только для того, чтобы их снова схватили холодные твердые пальцы, толкая руками только для того, чтобы меня опять связали. – Мариус! – С этим криком из меня вылетала вся моя боль, весь ужас.

Мне казалось, что ни один из моих былых страхов не мог бы быть таким чудовищным, таким невыносимым, как то, что я увидел высоко наверху, у каменных перил, когда его с головы до ног охваченным пламенем. Его длинное тонкое тело на секунду обрело очертания, и мне показалось, что я увидел его профиль с запрокинутой головой, взорвавшиеся волосы, пальцы, как черные пауки, цепляющиеся за огонь в поисках воздуха.

– Мариус! – кричал я. Все, что было в мире ободряющего, доброго, вся надежда горела вместе с этой черной фигурой, от которой я не мог отвести глаз даже в тот миг, когда она растаяла и потеряла все ощутимые очертания. Мариус! Вместе с ним умерла и моя воля.

От нее осталось одно воспоминание, и это воспоминание, словно по команде вторичной души, созданной из волшебной крови и силы, бездумно продолжало драться.

На меня накинули сеть, сеть из стальных нитей, таких тяжелых и тонких, что через мгновение я уже ничего не видел, только чувствовал, как вражеские руки заворачивают меня в нее и перекатывают по полу. Меня выносили из дома. Повсюду слышались крики. Я слышал топот бегущих ног тех, кто меня нес, а когда рядом провыл ветер, я понял, что мы оказались на берегу.

Меня протащили вниз, в недра корабля, а в моих ушах продолжали звучать смертные крики. Они захватили не только меня, но и учеников. Меня бросили туда же, куда и их, рядом со мной и сверху навалились их тела, а я, крепко опутанный сетью, не мог даже говорить, не мог произнести слова утешения, к тому же, мне нечего было им сказать.

Я почувствовал, как поднимаются и опускаются весла, услышал неизменный плеск воды, и огромный деревянный галеон дрогнул и двинулся в открытое море. Он набирал силу, словно никакая ночь не затрудняла его ход, а гребцы наваливались на весла с силой, недоступной смертным мужчинам, направляя корабль на юг.

– Богохульник, – зашептали мне в ухо. Мальчики всхлипывали и молились.

– Прекратите свои нечестивые молитвы, – сказал холодный сверхъестественный голос, – вы, слуги язычника Мариуса. Вы умрете за грехи своего господина, все умрете.

Я услышал зловещий смех, хриплым громом заглушивший влажные, мягкие звуки их страданий и боли. Я услышал долгий, сухой и жестокий смех.

Я закрыл глаза, я ушел в себя глубоко-глубоко. Я лежал в грязи Печерской лавры, призрак самого себя, погрузившись в самые безопасные и самые жуткие воспоминания.

– Господи, – прошептал я, не шевеля губами, – спаси их, и клянусь тебе, я навсегда захороню себя заживо среди монахов, я откажусь от всех удовольствий, я ничего не буду делать, только час за часом восхвалять твое священное имя. Господи Боже, избави меня. Господи… – Но по мере того, как меня охватывало паническое безумие, по мере того, как я терял ощущение времени и пространства, я начал вызывать Мариуса. – Мариус, ради Бога, Мариус!

Кто-то меня ударил. Ударил по голове ногой в кожаном сапоге. Следующий ударил меня по ребрам, еще один раздробил мне руку. Меня окружили ноги, они свирепо пинали меня и колотили. Я расслабился. Я воспринимал удары как краски, и горько думал про себя – что за красивые краски, да, краски. Потом послышались усилившиеся вопли моих братьев. Им тоже приходится страдать, и какого убежища искать их душам, душам хрупких молодых учеников, каждого из которых так любили, так учили, так воспитывали для выхода в огромный мир, когда они оказались во власти этих демонов, чьи цели оставались мне неизвестны, чьи цели лежали за пределами того, о чем я мог помыслить.

– Зачем вам все это нужно? – прошептал я.

– Чтобы наказать вас! – раздался тихий шепот. – Чтобы наказать вас за тщеславные и богохульные деяния, за вашу светскую, безбожную жизнь. Что такое ад в сравнении с этим, дитя?

Вот как, эти самые слова тысячи повторяли палачи, ведя еретиков на костер.

– Разве адское пламя сравнится с этим кратким страданием?

Какая удобная, самонадеянная ложь.

– Думаешь? – ответил шепот. – Обуздай свои мысли, дитя, ибо существуют те, кто может опустошить твой разум и не оставить в нем ни единой мысли. Возможно, ты и не увидишь ада, дитя, но тебе уготованы вечные страдания. Кончились твои ночи роскоши и похоти. Тебя ожидает истина.

Я еще раз забрался в самое сокровенное убежище моей души. У меня не осталось тела. Я лежал в монастыре, в земле, и тела не чувствовал. Я настроил мысли на тон окружавших меня голосов, нежных жалобных голосов. Я определял мальчиков по именам и постепенно сосчитал их. Больше половины нашей компании, нашей великолепной компании херувимов, попала в эту чудовищную тюрьму.