Александр Матюхин - 13 маньяков

– Странгуляционная полоса, – пояснил Дашевич. – Слишком светлая для того, чтобы полагать смерть от удушья, но все же. Несчастного придушили, возможно, до обморочного состояния.

– А яды? Вы проверяли его на предмет отравления?

– Увы, Георгий Филимонович, увы. Я не располагаю ни средствами, ни знаниями, необходимыми для такого исследования. Если Сурядов и был отравлен, подтвердить это нет никакой возможности.

– Жаль, – задумчиво проведя пальцами по бакенбардам, пробормотал Жданов. – Впрочем, удушение ничем не хуже яда…

Покинув лазарет, Георгий Филимонович отправился завтракать. Во всей этой утренней суете о завтраке он совершенно позабыл, и теперь, когда время уже приближалось к полудню, бренное тело его в полный голос жаловалось на такое непростительное упущение.

В столовой он встретил Петра Кузьмича. Путешественник, видимо, решил пополдничать либо так же, как и Жданов, задержался и не попал к урочному завтраку. Поздоровавшись, ученые сели рядом.

– Я слышал, Георгий Филимонович, что консул поручил вам расследование убийства, – проговорил Козлов.

Жданов сокрушенно покачал головой.

– Увы, Петр Кузьмич, я имел неосторожность проявить наблюдательность и таким образом создать о себе ложное впечатление. За что и наказан.

– Эк вы, любезный, все представили! – Козлов даже кашлянул в кулак, пытаясь скрыть свое удивление. – Выходит, Владимир Федорович против воли подвизал вас на сыскное поприще?

– Вне всякого сомнения, – заявил Жданов, промокнув губы салфеткой. – Тому есть не менее двух свидетелей.

Козлов испытующе взглянул на коллегу.

– Я мог бы побеседовать с Любой об освобождении вас от этой обязанности – тем паче что она может быть сопряжена с немалым для вас риском.

Жданов покачал головой.

– Заверяю вас, Петр Кузьмич, что опасность для моих жизни и здоровья не настолько велика, как вам могло показаться. Едва ли мне доведется встретиться с убийцей лицом к лицу. Даже если фортуна улыбнется, и я установлю его личность, то едва ли мне достанет смелости пытаться задержать его самостоятельно. Для подобных нужд консульство располагает казачьим отрядом – чему я, признаюсь, несказанно рад.

Козлов, не сводивший с Георгия Филимоновича внимательного взгляда, какое-то время молчал. Затем, словно приняв некое решение, заметил:

– Вам стоит помнить, в каких условиях вы ведете сыск. Урга сейчас скорее похожа на пороховой склад, нежели на город. Малейшая искра – и может произойти взрыв.

Жданов отставил опустевшую тарелку.

– Не могу сказать, что до конца понял смысл сказанного вами, Петр Кузьмич.

– Я поясню. Пребывание далай-ламы в Урге крайне невыгодно китайскому правительству. Стремясь вернуть его в Лхасу, где он будет находится под постоянным контролем британцев, признающих суверенитет Китая над Тибетом, китайцы предпринимают множество различных мер. Официальные письма и требования – лишь вершина айсберга. Ниже, невидимые стороннему наблюдателю, проводятся бесчисленные интриги, направленные на изгнание тибетского правителя из Монголии. Среди прочих особенно выделяется игра на чувствах молодого и амбициозного Богдо-гэгэна, уже успевшего продемонстрировать и императорскому двору, и тибетской теократии свои намерения полновластно править монгольским народом. Сейчас, с прибытием далай-ламы в Ургу, позиции монгольского Живого Будды пошатнулись, и из первого духовного лица он превратился во второе. Поток паломников разделился, и все большая часть из них посещает лхасского изгнанника, почитая его более святым, нежели монгольский хубилхан.

Козлов остановился, оценивая реакцию Жданова на услышанное. Георгий Филимонович молчал, ожидая продолжения.

– Китайские дипломаты и шпионы, приставленные ко дворам обоих святых, делают все возможное, чтобы усугубить наметившийся раскол. Особенно рьяно они обхаживают Богдо-гэгэна, который, в силу молодости и импульсивности характера, более подвержен внушению подобного рода.

Жданов закурил, продолжая смотреть на собеседника.

– Если я правильно вас понял, Петр Кузьмич, вы хотите сказать, что, буде пойманный моими стараниями убийца окажется тибетцем или монголом, это может привести к обострению конфликта между далай-ламой и Богдо-гэгэном?

Козлов кивнул:

– Или же, окажись он китайцем – к негативному повороту в отношениях России с империей Цинь.

Жданов задумчиво погладил бакенбарды.

– Я приму ваш совет, Петр Кузьмич – надеясь при этом, что и вы понимаете: имеет место покушение на одну из ключевых фигур в русско-тибетской дипломатии.

Козлов покачал головой.

– Любезный мой Георгий Филимонович, – произнес он, вставая из-за стола, – а есть ли она, дипломатия эта?

К двум часам пополудни Жданов в сопровождении Щербатского отправился на площадь Поклонений. Вокруг храма бодхисатвы Авалокитешвары, центрального храма монастыря Гандан, собралось несколько тысяч верующих, по большей части монголов. Разноцветные халаты и меховые шапки их образовывали пестрый ковер, в котором резко выделялись золотым шитьем и яркими оттенками красного одеяния местной знати. Халаты же простых монголов, по большей части, имели цвета серо-коричневой гаммы и были почти лишены украшений и излишеств. Над площадью стоял ровный гул множества человеческих голосов, в сдержанном возбуждении обсуждавших грядущее появление Живого Будды. Георгий Филимонович наклонился к Щербатскому и спросил, стараясь говорить как можно тише:

– Я думал, церемония должна была начаться с самого утра. В чем причина задержки?

– Никакой задержки. Здесь так принято – народ начинает стекаться к храму еще до рассвета, а церемония начинается глубоко за полдень, – Федор Ипполитович говорил в голос, нисколько не стесняясь.

– И что, все это время люди проводят на ногах в ожидании начала?

– А что тебя удивляет, Жорж? Разве православные ведут себя как-то иначе, когда дело доходит до выставления чудотворных икон или служб, проводимых патриархами?

Георгий Филимонович пожал плечами, не став отвечать на вопрос товарища. В чем-то Щербатской, несомненно, был прав, но Жданову, родившемуся и выросшему в среде интеллектуальной, где трепетное отношение к науке неизбежно преобладало над религиозным рвением, столь очевидное столкновение с последним было в новинку.

Неожиданно над площадью разнесся громкий рокочуще-утробный звук – зазвучали могучие сурмы, оживляемые сильным дыханием крупнотелых монахов. Им вторил глухой стук множества барабанов и многоголосый металлический перезвон. Ворота храма широко распахнулись, выпуская неспешную монашескую процессию. Возглавляли ее ламы, одетые в желтые длиннополые халаты и остроконечные шапки с высокими гребнями из конских волос, спадающих на спины. В руках часть из них держала знамена на невысоких древках. За ними следовали монахи, облаченные в сложную многоцветную одежду с множеством свободных концов, развевавшихся на ветру. Лица их скрывали маски, многократно превосходящие в размере людскую голову. Маски, скорее всего, изображали тибетских божеств, но Жданов не был уверен в своем суждении, поскольку расстояние было большим, а место, с которого он наблюдал за процессией, не самым удачным.