Стивен Кинг - Бессонница

Ты видишь, как люди разговаривают по телефону, тупо подумал Ральф. Ты это видишь. Тетя Сэди из Далласа болтает со своей любимой племянницей, которая живет в Дерри; фермер из Хэйвена ругается с продавцом, у которого покупает детали для трактора; священник пытается помочь своему прихожанину, который попал в беду. Их голоса, мне так кажется, как раз и есть эти яркие вспышки и линии, они исходят от людей, и вызваны всплеском эмоций – любовью или злостью, радостью или завистью.

Ральф почувствовал, что то, что он видит и чувствует, – это еще далеко не все; что существует еще целый мир, который лежит за пределами даже его расширенного восприятия. И что по сравнению с этим миром все, что он видит сейчас, показалось бы ему бледным и тусклым. И если действительно есть еще что-то, то как постичь это «что-то» и не сойти с ума? Даже если выколоть себе глаза, это все равно не поможет; Ральф почему-то не сомневался, что его ощущение «видения» происходит из многолетней привычки воспринимать мир глазами. Но тут все было гораздо сложнее.

Чтобы доказать это себе, он закрыл глаза… и – как он и думал – он по-прежнему видел Харрис-авеню. Как будто его веки вдруг превратились в стекло. Единственная разница заключалась в том, что привычные цвета изменились на прямо противоположные и создали мир, который выглядел, как негатив цветной фотографии. Деревья больше не были оранжевыми и желтыми, они стали неестественно-зеленого цвета. Серый асфальт на Харрис-авеню – его поменяли совсем недавно, в июне – стал абсолютно белым, а небо превратилось в удивительное красное озеро. Ральф снова открыл глаза, почти уверенный в том, что ауры исчезнут, но они не исчезли; мир вокруг по-прежнему переливался и расцветал красками, и движением, и глубокими резонирующими звуками.

Когда я начал их видеть? – размышлял Ральф, спускаясь вниз по холму. Когда маленькие лысые доктора начали выходить из соседних домов?

Но сейчас он не видел никаких докторов, лысых или каких-то еще, никаких ангелов на крышах, никаких чертей, вылезающих из канализации. Сейчас было только…

– Эй, Робертс, поаккуратнее! Смотреть надо, куда идешь!

Слова – резкие и немного встревоженные, – казалось, обладали некоей осязаемой плотностью; как будто проводишь рукой по дубовой панели в каком-нибудь древнем монастыре или старинном фамильном поместье. Ральф резко остановился и увидел миссис Перрин, которая жила дальше по Харрис-авеню. Она сошла с тротуара, чтобы он не сшиб ее, как кеглю в боулинге, и теперь стояла по колено в опавших листьях, сжимая в одной руке сумку и мрачно глядя на Ральфа из-под нахмуренных седеющих бровей. Аура, которая ее окружала, была добротного серого цвета униформы Военной академии Сухопутных войск.

– Ты что, пьян, Робертс? – спросила она резким тоном, и буйство цвета и ощущений как-то разом исчезло из мира. Ральф растерянно огляделся: это снова была обычная Харрис-авеню, еще одно обычное, хоть и приятное утро буднего дня в середине осени.

– Пьян? Я?! Да ни разу. Трезв как стеклышко, честное слово.

Он протянул ей руку, чтобы помочь подняться на тротуар. Миссис Перрин, которой было уже за восемьдесят, хотя по ней этого и не скажешь, посмотрела на него так, как будто у Ральфа на руке сидела жаба. Я на это не попадусь, Робертс, говорили ее холодные серые глаза. Ты меня не проведешь. Она поднялась обратно на тротуар без помощи Ральфа.

– Простите, миссис Перрин. Я немного задумался и не смотрел, куда шел.

– Конечно, ты не смотрел, еще бы. Перся вперед, не разбирая дороги и разинув рот, как дебил, вот что ты делал. У тебе вид, как у деревенского дурачка.

– Простите, – повторил он и прикусил язык, чтобы не рассмеяться.

– Хм-м. – Миссис Перрин смерила его пристальным взглядом, как сержант-инструктор морской пехоты, разглядывающий новобранца. – У тебя на рубашке под мышкой дырка, Робертс.

Ральф поднял левую руку и посмотрел. Там и вправду была большая дырка, на его любимой клетчатой рубашке. Сквозь дырку проглядывала повязка и бинт с каплей запекшейся крови, а также неприглядный фрагмент волосяного покрова давно поседевшего старика. Он быстро опустил руку и почувствовал, как краснеет.

– Хм-м, – снова хмыкнула миссис Перрин, выразив этим все, что она думает по поводу Ральфа Робертса. – Можешь занести ее мне домой. И все остальное, что требует штопки. Я еще в состоянии держать в руках иголку, знаешь ли.

– Не сомневаюсь, миссис Перрин.

Теперь миссис Перрин наградила его взглядом, который говорил: Ты старый подхалим, Ральф Робертс, но, наверное, с этим уже ничего не поделаешь.

– Только, пожалуйста, до обеда, – сказала она. – Во второй половине дня я готовлю обеды в приюте для бездомных и помогаю их подавать в пять часов. Это богоугодное дело.

– Да, безусловно…

– В раю не будет бездомных, Робертс, уж поверь мне. А еще там не будет рваных рубашек, да. Но пока что нам надо терпеть и проявлять милосердие к ближнему. Это наша работа. – И я с ней отлично справляюсь, явственно читалось на лице миссис Перрин. – Принеси все, что надо зашить, утром или уже совсем вечером, после пяти. Но только не поздно. Я не люблю условностей, Робертс, но лучше не показывайся у меня дома после половины девятого. В девять я ложусь спать.

– Это так мило с вашей стороны, миссис Перрин. Спасибо, – сказал Ральф и вынужден был опять прикусить язык. Он боялся, что в следующий раз это уже не поможет, и он окажется перед выбором: засмеяться или умереть.

– Не за что. Это мой христианский долг. К тому же Каролина была моей подругой.

– И все равно, спасибо, – повторил Ральф – Эта история с Мэй Лочер… ужасно, правда?

– Нет, – сказала миссис Перрин. – Это была божья милость. – Она развернулась и пошла прочь, прежде чем Ральф успел хоть что-то сказать. У нее была такая прямая спина, что Ральфу стало больно при одном взгляде на нее – такое впечатление, что миссис Перрин проглотила кол.

Ральф прошел еще пару шагов и понял, что больше не может сдерживаться. Он прислонился лбом к телеграфному столбу, зажал рукой рот и засмеялся так тихо, как только мог. Он смеялся, пока из глаз не брызнули слезы. Когда приступ (а это и вправду было похоже на истерический припадок) наконец прошел, Ральф поднял голову и внимательно посмотрел по сторонам. К счастью, он не увидел ничего такого, чего не видели бы все остальные прохожие.

Но это вернется, Ральф. Ты знаешь, что это вернется. В полном объеме.

Да, наверное, он знал. Но оставил это знание на потом. Сейчас ему надо было кое с кем поговорить.

Когда Ральф наконец вернулся из своего удивительного путешествия по Харрис-авеню, Макговерн уже сидел на крыльце в своем кресле и лениво просматривал утреннюю газету. Когда Ральф свернул на дорожку к дому, он принял одно решение. Он расскажет Биллу многое, но не все. И он уж точно ему не расскажет о двух лысых ребятах, которые выходили из дома Мэй Лочер и выглядели как пришельцы из бульварных газет.