Спойлер: умрут все - Владимир Сулимов
После неудачи с «Cagliostro» он перестаёт вчитываться в названия и гребёт с полок без разбору. Книгопад грохочет, листы вьюжат по комнате. Полки пустеют, бумажная гора на полу растёт. Чтобы добраться до верха, Тиша подтаскивает к шкафу кресло. Вскарабкивается на него, мокрый, как мышь. Руки дрожат и предплечья ноют. Но ему, наконец, везёт.
За собранием сочинений Бианки обнаруживается утопленный в стену сейф с кодовым замком. Тиша выдыхает ликующее: «Йес!». Он спрыгивает с кресла и едва не поскальзывается на ворохе книг. Решает закончить с комнатой и уж потом звать Потеху.
Поэтому Тиша потрошит кресло (вспоротая шкура вспенивается несвежей и жёлтой, будто стекловата, набивкой), выдирает плинтусы, срывает со стены натюрморт и бредёт к столу по разбросанным книгам, как по разъезжающейся черепице. Шарит под крышкой — пусто. Вскрывает лезвием простецкий замок, выдвигает ящик и видит клубки шерсти, спицы, ножницы, мешочки с пуговицами и без. Эмалированный лоток, в котором — крючки, зажимы, пара стеклянных шприцев, коробочка с иглами. За лотком — пластиковый пузырёк с зеленоватой жидкостью. И как прикажете это понимать?
Никак, проще забить. Это не важно, это — не сейф. Сейф — важен.
Гулкий удар за стеной. Не сверху — откуда-то из коридора. Тиша сжимается в панике, цапает задний карман спортивных штанов, где из-под ткани выпирает мобилка. Вдруг гагара вернулась? Цыган же должен цинкануть!
Он таращится в темноту дверного проёма, ожидая увидеть хозяйку (в его воображении она высокая и в белом хэбэшном костюме), а может… кого-то ещё. Пот стекает по бровям и ест глаза. Хочется содрать осточертевшую шапочку, перчатки и тереть, тереть, тереть лицо насухо, до красноты, а лучше — сделать ноги. Но опять вспоминается Злата, приставучая детдомовская малявка, от которой он поначалу не знал, как отделаться, а после прикипел, как к младшей сестрёнке.
Не осталось у них никого, кроме друг друга.
Вот потому он не уйдёт отсюда без добычи, и никто ему не помешает. Будь то фраерша с дурацким именем… или кто другой.
Стук не повторяется. Сколько Тиша ни ждёт, он слышит лишь удары собственного сердца. Когда они успокаиваются, Тиша отлипает от стола и направляется к выходу, топча книги. Пучок света от фонарика проваливается во тьму за дверью, искажая пространство вокруг. Тиша вновь думает о глубоководных рыбах, но теперь он ощущает себя одной из них — с лампочкой на морде, протискивающейся сквозь солёную пучину. Голова слегка кружится. Кабинет кажется бесконечным.
Наконец, Тиша выплывает в прихожую. Луч безошибочно указывает на карабкающиеся во мрак ступени. Тиша поднимается, подгоняемый их скрипом. Они напоминают смешки гопника, который заприметил лоха.
Второй этаж. Провалы дверных проёмов обступают Тишу, и он ненароком представляет могилы, вырытые в стенах, а не в земле. Думает, ёжась: скорее бы расквитаться с этой делюгой.
— Потеха! — громким шёпотом кличет он наугад в одну из «могил». — Потех!
— Заглохни! — раздаётся из соседней. — Чеколду отшибло?
И верно. Никаких имён. Правило Потехи номер… неважно, какой, Тиша уже со счёту сбился. Он идёт на голос, напоминающий свист закипающего чайника.
Крадун роется в шкафу с бельём, по колени утонув в холме из наволочек, ночнушек и пледов.
— Нашёл чего? — окликает Тиша.
Потеха сипло крякает, что означает у него саркастическое «Да».
— Херову тучу домашней порнухи, аршинный самотык и кляп для слишком любопытных.
Очередное правило: никогда не справляться об успехах. Дескать, фарт спугнёшь. Потеха весь состоит из правил.
— А у меня там сейф! — выпаливает Тиша. Может, Потеха довольствуется его содержимым, и они уберутся отсюда. Дом давит Тише на нервы всё сильнее. Он меньше очковал на первом скоке.
Урка оборачивается и щурится. Тени пиявочно извиваются на его физиономии, отчего она будто плавится.
— Ништяк. — Голос — будто на поросёнка наступили. — Ну, веди. У меня голяк. Разве что вон, зырь, какой фраерок раскорячился.
Потеха машет рукой вбок, и Тиша поворачивает голову вслед жесту. Луч облизывает дебелый бок двуспальной кровати, скользит по распоротому одеялу и утыкается в труп.
Тиша ахает.
— У богатых свои причуды, — фыркает Потеха.
За труп Тиша принял куклу мужчины — здоровенную, в человеческий рост. Она сидит, прислонившись к подушке, раскинув руки и ноги. Из раны от горла до паха на брюки куклы комковато вываливается набивка горчичного цвета. Голова куклы конфузливо свешивается на плечо. Кукла будто говорит: «Право, мне неловко, что вы застали меня в столь непотребном виде». Тиша приближается к кровати и отмечает, как искусно выполнено лицо — тут тебе и нос, и аккуратный приоткрытый рот, розовый, как у пёселя, и стеклянные, но кажущиеся живыми глаза, строго взирающие из-под кустистых бровей. Волосы — благородно-серебристый парик. Кого-то эта кукла напоминает, но прежде, чем Тиша догадывается, его опережает Потеха:
— Это ведь товарищ судья, — говорит он. — Нашей гагары покойный супруг. А знаешь, что внутри было? Холщовый мешочек. Я уж думал, с цацками. А там — порошок непонятный. Пыль пылью. Но не наркота. Не знаю, что такое, но вонький, чисто подмышка. Почапали, покажешь «медведя». Кстати, про самотык я не сочинил.
— Там код, — поясняет Тиша, спускаясь по лестнице следом за Потехой. — «Болгарку» бы. Думаешь, справишься?
— Вот моя «болгарка». — Потеха вскидывает руку и шевелит пальцами.
Они входят в комнату поруганных книг. Потеха хмыкает, оценив срач.
Тиша показывает. Потеха карабкается на кресло. Его тень пляшет на обоях горбатым троллем.
— Вникай, — говорит домушник снисходительно и колдует над кнопками. Слышится череда мягких попискиваний, а затем — щелчок и лёгкий скрип дверцы. Тиша восхищённо ахает. — Таким «медведикам» изготовитель ставит запасной код на случай, если лох забудет свой. Часто это восемь восьмёрок или пятёрок. Инструкция советует его менять. Но лохи ведь не читают инструкций.
Он хохочет и треплет Тишу по затылку.
— Учись, студент!
— Блин! Вот ты голова!
— Тэ-эк, что у нас здесь? — Потеха запускает руки в сейф. Из-за верхней полки Тиша не видит, что творится, и слышит одно бесконечное шуршание. Ему представляются жирные пачки денег, стянутые бумажными полосками. Баксы, но и рублям он будет рад.
Шуршание сменяется бряканьем. Потеха отшвыривает какую-то склянку. Она разбивается о край стола, и в воздух взмывает пепельная взвесь, искрящаяся в свете фонарика. Тянет едко-телесным, отчего щиплет в носу и наворачиваются слёзы. Тиша в непонятках приглядывается к осколкам и остаткам порошка. Кокс? Непохоже. Кокс беленький.
Рядом
