Линкольн Чайлд - Огонь и сера
«Канун великого испытания, – повторил про себя Гарриман. – С кем мы боремся. Когда меня не станет меж вами». С тех пор как Гарриман в последний раз побывал у Бака в палатке, он взялся за Библию. Не то чтобы он ею зачитывался, но кое-что из слов Иисуса запомнил: «...Куда Я иду, ты не можешь теперь за Мною идти, а после пойдешь за Мною»[61].
– Почему, друзья мои и братья, в темные Средние века наши предки – необразованные, не знавшие того, что сегодня кажется элементарным, боялись Бога не в пример больше нас? Я задал этот вопрос, я на него и отвечу: потому что люди в те времена еще не забыли страх перед Богом. Они знали, какая награда ждет праведников на небе, но знали, и что ожидает грешников, подлецов, лентяев и отринувших веру.
Однако вина лежит не только на людях. Винить стоит церковь. Она подслащивает Слово Божье, отворачивает паству от предупреждений, говорит, будто ад – лишь метафора, то, во что верили древние и у чего нет воплощения. Любовь Бога к нам всепрощающа, говорит церковь. Она утешает паству, уводя от истинного значения Слова. Как будто крестившись, сделав доброе дело или причастившись раза два или три, человек заслужит место на небе!.. Друзья мои, это ужаснейшая ошибка.
Бак оглядел затихших слушателей.
– Любовь Бога жестока. В этом городе – и во всех больших городах – люди умирают каждый день и во множестве. Как вы думаете, когда все эти несчастные души осознают истину, понимают, что им уготовано? В какой момент пелена падает с их очей, и они видят: вся жизнь их – лишь обман, и они блуждали во тьме, все дальше уходя от света во мрак, а теперь у них впереди только неизмеримая мука? Точно ответить нельзя. Полагаю, кто-то да видит все это – мельком, в последний миг своей жизни – и ощущает: что-то не так, нечто ужасное поджидает его, нечто страшнее, намного страшнее, чем сама смерть. И в момент, когда душа отделяется от тела, ткань реальности рвется в клочья, и мертвый вдруг видит перед собой пустоту. Он хочет кричать, но страх подавляет его; он хочет бежать, но от этого не убежишь. Это лишь малый задаток, первая ступень лестницы, ведущей вниз, в преисподнюю.
Что же такое ад? Наши предки верили, что, попадая туда, грешник вечно горит в озере огня и серы. Образа ужасной топки, пламя которой не дает света, в те нехитрые времена было достаточно.
Бак снова оглядел паству.
– Учтите, для кого-то уготован именно такой ад. Но число преисподних, братья и сестры, бесконечно! Сатана уготовил каждому свой ад. Дьявол, может, и неровня Всевышнему, однако он воистину могуч. И нашим убогим умам не понять всей его силы.
Запомните, запомните навсегда: Бог изгнал Люцифера за всепоглощающую зависть и злобу. И потому сатана в своей неизбывной ревности и желании отомстить использует нас как пешки. Как отвергнутое дитя ненавидит соперника, так дьявол ненавидит нас – любимых чад Господа. Никому не дано понять всей глубины его гнева. Для него каждая душа, которой он овладел, – это победа. Он смотрит на Бога и грозит кулаком.
Дьяволу ведомы наши слабости, наши низменные желания. Он знает, как вызвать в нас тщеславие, жадность, похоть или жестокость. Для сатаны нет ничего тайного. У него в запасе уловка для всех; на каждом шагу нашей жизни он расставил силки и капканы, чтобы утянуть нас во мрак. Но подумайте: разве, одержав победу, Люцифер удовольствуется тем, что поместит душу в обычный ад? Подумайте, друзья мои, подумайте хорошенько. Чтобы победить окончательно, тот, кому ведомы наши страхи – даже те, о которых не знаем мы сами, – доведет страдания жертвы до предела. И что хуже, такой ад будет длиться вечно. Для кого-то преисподняя станет озером огня и серы. Кого-то заколотят в черном гробу, где он будет лежать в темноте, не в силах пошевелиться или произнести хоть слово, постепенно сходя с ума – и безумие со временем только удвоится, а потом удвоится еще раз. Или же представьте вечное удушье: задержите дыхание на две минуты, на три, ощутите отчаянную тягу вдохнуть. В аду не будет ни глотка свежего воздуха. Не будет там и пощады, а будет только бесконечная агония.
Ночь выдалась теплая, но Гарриман непроизвольно вздрогнул. «...Будет только бесконечная агония».
– Дьявол может придумать и что-нибудь более утонченное и неспешное. Представьте человека, который боится сойти с ума; проходят десятки лет или же медленно протекают столетия, а этот человек по-прежнему мучается страхом. Потом переживает все сызнова. Затем еще раз и еще... Или мать – она души не чает в своих детях, но вынуждена смотреть, как они снова, и снова, и снова с ее смертью опускаются на самое дно, становятся наркоманами, теряют волю к жизни, и смерть приходит к ним, забытым и проклятым.
Бак подошел к самому краю скалы.
– Задумайтесь на мгновение, вообразите худшее, что может ждать вас в аду. А потом уясните себе: сатана, которому ведомы все ваши страхи, приготовит вам место во сто крат ужасней. Обязательно приготовит. Он уже ждет вас. Дьявол все продумал заранее. Криками и мольбами жертвы лишь холят горькую боль Люцифера.
Преподобный глубоко вздохнул, и его голос зазвучал еще тише:
– Я сказал: каждому уготован свой ад. Сатана устроил так, что дорогу в преисподнюю найти очень легко – она широка и удобна. Следовать ею, не думая, отдаться течению – легко и просто. Намного проще, чем искать скрытый, неторный путь к небесам. И за этот путь мы должны биться – биться, друзья мои, не на жизнь, а на смерть. Ибо в борьбе – и только в борьбе! – обретается путь к спасению. Прошу, запомните это перед лицом испытаний.
Бак развернулся и покинул скалу.
Глава 74
Пендергаст завтракал. Войдя к нему в номер, д'Агоста увидел на столике разнообразные фрукты, булочки и ставший уже обязательным эспрессо. Просматривая факсы, агент ФБР деликатно поклевывал яйца-пашот. На миг д'Агоста перенесся назад в Саутгемптон: точно так же они обедали в день, когда дело только началось. Как же давно это было...
– А, Винсент! – обернулся агент. – Проходите. Закажете что-нибудь к завтраку?
– Нет, спасибо. – Утро выдалось замечательное, солнечное, но д'Агосте казалось, будто над ним с напарником нависла мрачная туча. – Странно, что у вас не пропал аппетит.
– Я счел своим долгом подкрепиться, неизвестно, когда удастся поесть еще. Однако не берите в голову. Угощайтесь круассаном. Эльзасский сливовый джем – просто чудо. – Отложив факсы, Пендергаст развернул местную газету.
– Что это за факсы?
– Сообщение от Констанс. Ее помощь просто неоценима. Для решающей встречи мне понадобится все снаряжение.
– Я иду с вами, – решительно заявил д'Агоста.
– Не сомневался, что вы это скажете. – Пендергаст опустил газету. – Но позвольте напомнить: приглашение на одно лицо.
– Вряд ли толстозадый граф станет возражать.
– Возможно, вы правы.
– Я работаю с вами над этим делом с самого начала. В меня стреляли – и не раз, – потом отрезали кончик пальца, хотели скинуть в пропасть... А кое-кто хотел скинуть меня в пропасть вместе с собой на машине.
– Вы снова правы.
– Тогда не ждите, что я буду прохлаждаться у бассейна с запасом холодного пива, пока вы находитесь в логове Фоско.
– Ну что ж, – улыбнулся Пендергаст, – во Флоренции у меня осталось одно дельце. Обсудим его.
* * *Через два часа они подъехали к большому, без изысков, зданию, выстроенному из камня.
– Палаццо Маффеи, – сказал Пендергаст, сидевший за рулем. – Подождите, я ненадолго.
Фэбээровец вышел из машины и направился к входу. Изучив имена на латунной табличке, нажал кнопку звонка. Через некоторое время из динамика донесся приглушенный голос. Пендергаст ответил, и массивная дверь, зажужжав, отворилась. Агент ФБР исчез внутри.
Д'Агосте стало любопытно. Он успел обогатить словарный запас и потому был уверен, что по домофону Пендергаст говорил не по-итальянски. Больше всего его речь походила на латынь.
Выйдя из машины, сержант пересек узенькую улицу и подошел к зданию. Кнопка, на которую нажал Пендергаст, была подписана просто: «Корсо Маффеи». Имя д'Агосте ни о чем не говорило, и он вернулся в машину.
Пендергаст вышел из здания через десять минут.
– Ну и что вы там сделали? – спросил д'Агоста, когда фэбээровец уселся за руль.
– Подстраховался. – Пендергаст пристально посмотрел на товарища. – Шансы на успех – пятьдесят на пятьдесят. Вам ехать не обязательно. Лучше останьтесь.
– И не подумаю. Мы ведем это дело вместе.
– Вижу, вас не переубедить. И все же я напомню, Винсент: у вас – сын, а еще, кажется, неплохие перспективы на продвижение по службе и счастливая жизнь впереди.
– Повторяю, мы ведем это дело вместе.
Улыбнувшись, Пендергаст положил руку ему на плечо. Такой жест показался д'Агосте странным, ведь Пендергаст редко проявлял теплоту.
