Алексей Вилков - Infernal
Ливенсон член клуба – немудрено. И появился здесь неспроста. В рукописи написано, что именно здесь столица «Kundalini». И эстет предлагает мне мировую, идя на уступки.
Боже! Сам я – член клуба свингеров и прочих мутантов, превратился в подобную тварь, и все извращенцы клеятся ко мне, как банные листы. Что ж, я достоин своей избранницы и даже достоин Ливенсона. Ему мои похождения и не снились. Подлец никогда не купался в грязи, а выходил чистеньким. И сегодня его белый костюм в пасмурной реальности города смотрится вычурно и совершенно не по погоде.
Почему бы и не принять его льстивое предложение? Он предлагает расслабиться? Льстец и подхалимажник. Это мне не помешает, а выгляжу я хреново, и напоминать мне об этом неприлично – даже самому отъявленному негодяю и рабу смертельного удушающего удовольствия.
– Так что ты собираешься предложить?
– Ничего криминального. Отдохнуть немного, – спокойно сказал Ливенсон, словно на самом деле хотел удружить, и точно представлял как вручает мне волшебное лекарство.
– Ну?
– Давай я закажу тебе девочку? Или двух? Ты не пожалеешь. Это в знак компенсации. Ты же считаешь меня в чём-то виноватым?! Повторюсь: я не виноват, но чтоб не оставалось неприятного осадка, а? Спасибо за Лизу! Она была чудесна, но я в долгу не останусь. Предлагать тебе совместное времяпрепровождение было бы глупо, согласись? Меня ты не жалуешь. В каком отеле ты остановился?
– В «Marth Moon».
– Удобно. Туда без проблем доставляются любые сюрпризы.
– Ты работаешь на клуб?
– Нет же! Я самый преданный ценитель его удовольствий – не более. Но к моему мнению прислушиваются, так как я vip-клиент, иногда подгоняю клубу новых девочек, но только по их согласию. Я не сутенёр! Не подумай! Это делается само собой, если малышки сами захотят, а я никому не могу отказать, Герман! Я очень добрый и безобидный человек и тебе предлагаю удружить? Что ты какой бука? Смотри на вещи проще?!
– Я согласен. Давай свой сюрприз, – ответил я.
Ни одна гейша до сих пор не побывала в моих объятиях. Вчерашний массаж не закончился разумным продолжением, и я остался не у дел. Напряжение оставалось. Короче, хотелось любую тёлку. Даже от вчерашних толстушек не отказался бы и взял бы их двоих в свой продажный отель, где оттрахал бы бесплатно взамен чаевых. Толстушки остались бы довольны, а я б немного отдался сексу.
Если гостить в Токио, то заказывать исключительно гейш – первые сакраментальные фантазии не покидали меня. Удручающе, что я не в силах пригласить Лизу, но призраки всё ещё здесь, и она до сих пор в служителях клуба. Делиться сокровенными видениями с Ливенсоном я не решался, ведь Лиза – исключительно для меня, а показывать ему журнальную фотку тем более невозможно. Ливенсон не достоин её улыбки, а достоин плетей и семи кругов ада. Я же достоин своей любимой и пущусь во все тяжкие.
Не стоило особо догадываться, чтоб понять одну вещь: Ливенсон на дружеской ноге с неуловимым японцем, значит, тот явно неподалёку. В сознании взращивался план – отыскать его и вспороть ему брюхо – уничтожить мерзавца так же, как он покусился на наше счастье и забрал с собой мою несравненную Лизу. Дерзкий план, возможно, неосуществимый. Ливенсон не расколется и не поведёт меня в цитадель зла, но верёвочка начинает виться, и потому шанс есть. Лиза до сих пор со мной и помогает добиться возмездия и справедливости, а я сердцем чувствую её незримую поддержку и вдохновение.
– Так кого ты хочешь? – краснел Ливенсон. – Для тебя, старичок, всё, что угодно! В «Ameuke» есть всё, что пожелаешь.
– Как ты назвал его? Разве клуб не именуется «Kundalini»?
– Это в Европе, старичок. Амэ и Юке – снег и дождь – изящное название, покрытое ореолом тайны.
– Снег и дождь? – повторил я, а в сознании пронеслись отпечатки Лизиного послания.
Она подсказывала мне и тогда: Лиза любила снег, Лиза любила дождь.
Снег и дождь – как банально и просто. И кто бы знал, что это на самом деле значило. Она предсказывала, что объявится здесь, и я её видел. Ты со мной, моя несравненная мечта!
– Да. «Ameuke»! – повторил Ливенсон. – Существует древняя традиция. Снег и дождь всегда были священными японскими символами и объектами любования – это как слёзы, чисто и непорочно, а где порочность, там обязательно появляется грех. Удовольствия наши чисты и непорочны, они за пределами греха, и когда ты достигаешь пика сладострастия, на тебя обрушивается настоящий дождь, ливень, шквал, цунами… Помнишь? А потом он вдруг резко превращается в снег, следом всё будто замерзает, а потом снова разряжается ливнем. Одно состояние переходит в другое – тебе знакомы эти ощущения, старичок. Сосредоточься и улови, что ты переживал в мгновения нашего соития? Получается? Потренируйся в номере, и обязательно получится. Но ты так и не сказал, кто тебе сейчас сладок?
– Хочу обычную девушку.
– Одну?
– Боюсь, сегодня не в форме! Давай одну. Без экспериментов. Бледную, тощую японку – настоящую гейшу.
– Понимаю. Я бы заказал то же самое, – сладко и с завистью произнёс Ливенсон.
И я ещё раз убедился, что мы с ним похожи во многом, но не во всём. Не зря же мы члены одного запретного клуба.
Наконец, Ливенсон отодвинул блюдце.
– И всё? Никаких особых примет?
– Пусть будет сюрприз, как ты и обещал, – ответил я.
Зачем мне напрягаться и создавать вымученный образ? Японки слишком похожи. Даже вчерашние массажистки напоминали клонов.
– Запомнил. Забыл тебе сказать! Сегодня этот подарок будет бесплатным, а впредь, если ты захочешь повторить, придётся платить. Сам знаешь, клуб должен на что-то состоять – это не благотворительность. Членские взносы и всё такое!
– А я думал, вы живёте одними смертельными удовольствиями и не думаете о деньгах.
– На дворе двадцать первый век, старичок! О чём ты говоришь!
– Не называй меня старичком! Ладно?
– Ок, приятель! Но сегодня ты и вправду походишь на старичка! Пора тряхнуть стариной, ну?
– Тряхнём, – пообещал я. – Когда гейша придёт ко мне?
– Ближе к полуночи – лучшее время для ловли оргазма. Только представь, сколько в тот момент совокупляется пар? Представил? Думаешь, много? Ого-го, как много?! И все объединяются в одном сумасшедшем запредельном экстазе. Это есть трансценденция. Нашу планету нужно было назвать не Землёй, а Оргазмом. Мы – планета вечного оргазма, который охватывает все полушария, и оргазмом Земля меняет свою орбиту. Именно вселенский оргазм заставляет её кружиться вокруг всех осей. Он и никто иной заводит её, как юлу. Вот о чём я, дружище! Так что не кисни! И не будь старичком! Живи и лови свой смертельный оргазм. Однако не увлекайся. Иногда он становится смертельным всерьёз. Как видишь, я пока жив, и отправляться в вечный рай не собираюсь. И здесь неплохо!
– А тебе суждено?
– Скажу по секрету, каждому члену суждено рано или поздно, но я планирую максимально отдалить этот краеугольный момент, а вдруг получится перехитрить судьбу, а?
– Вряд ли. Судьбу не перехитришь.
– Значит, сдохну в постели с красоткой! Эта же вечная запретная мечта! Но кому я говорю? Ты владеешь всей информацией! Почему многие старики или папики женятся на толстогрудых сучках с пластмассовыми мозгами? Думаешь, они сбрендили и ни хрена не соображают? Напротив – папики понимают, что те сучки позаботятся, чтобы они ушли в рай в полном оргазме. Отчпокают их до посинения, а папики им за это наследство и всё состояние. Помнишь бедняжку Анну Николь? Не так давно скончалась при странных обстоятельствах, а прежде отправила своего папика на тот свет. И ей мы когда-то предлагали стать членом клуба, но она отказалась, вкусив наши запретные удовольствия, и поплатилась за это. Но и тут я ни при чём – слухами земля полнится. Верить или не верить – дело ваше, господин Ластов. Я предпочитаю верить, но ни один слух не возникает на пустом месте. Всегда есть к тому предрасположение и чья-то добрая воля. Ещё помянете меня, господин Ластов. Я же вольная перелётная птица – многое повидал за свой век и тонко чувствую флюиды нашей эпохи.
– Да уж. Вы весьма изящный человек – эстет. Многих женщин ты отправил на тот свет? Не ты лично, а кто в постели с тобой перешагнул последнюю черту?
Ливенсон задумался:
– Не считал! Хороший вопрос. Ты спроси лучше, сколько я отправил в рай? Вот это меняет дело: десятка полтора – не меньше. Это случается не так часто, как тебе представляется, иначе избранных жриц не напасёшься. Всё по законам природы, всё происходит тогда, когда избранный сам готов. Это его воля, но иногда можно и перебрать – петля, иной раз, затягивается не по твоей воле, а тягаться с высшими материями я не уполномочен. Это не мой удел. Я всего лишь раб своих желаний и фанатик неисчерпаемой энергии Кундалини. Но кто из нас не раб своих желаний? Только мёртвые, коим место в земле, а не на белом свете.
И я соглашался со всем, что он говорил, часто думая так же. Ливенсон словно изъяснялся моими мыслями, и если я многое утаивал, то он крал мои мысли и не стеснялся их озвучить. Ливенсон будто был моей тенью, следуя по пятам, позволял себе то, что не мог позволить себе я, и только своей тени я уступил Лизу собственноручно, и никому другому я бы просто так её не отдал! А ему отдал в безвозмездное пользование, чтоб он слился с ней, как сливался я, и ощущал её божественную благодать.
