Елена Блонди - Татуиро (Serpentes)

Пройдя по каждому пальцу отдельно, Акут встал и перевернул на спящей Найей пустой мешочек, встряхивая. Облачко порошка поплыло вниз, по пути расходясь, становясь прозрачным туманом.

Его странная жена вздохнула во сне, укладываясь на бок. Он осторожно вытащил из-под неё шкуру и накрыл, подтыкая со всех сторон. Ушёл в свой угол. Сел, прислонившись плечами и затылком к жердям стены. Закрыв глаза, потирал ладони, умывая их остатками порошка, который скользил и поскрипывал, как крыло бабочки на зубах. Уперся ладонями в колени, оставляя на них белые светящиеся пятна, и застонал негромко. Он хотел её. Так сильно, как никогда и ни одну из череды ночных женщин, весёлых и лёгких, уходящих в свою жизнь сразу после горячей ночи. Вот она, почти дочь ему, но одновременно — женщина, лежит в нескольких шагах. Дышит. Сам укрыл. И можно сделать то, что уже сделал однажды, по незнанию, уверенный, что она всё поняла…Даже если она будет кричать, тело её от этого не изменится. Поить отваром листьев сон-дерева, понемногу. Она еще слаба, нескольких капель хватит, чтобы стала ещё слабее, не засыпая. Половина времени дождей впереди. Запереть дверь наговорённым корнем семейки — до первого взгляда Айны. Кормить ягодами и грибами, что растут у задней стены… А потом…

Ударился затылком о стену. Сморщился. Ударился ещё раз.

Змея на её плече растёт. На празднике не успел остановить, кинулась в тёмные воды, но не ушла. Не ушла! Говорила с Владыками, и они не взяли её! Значит, змея вырастет и возьмут. Отберут у него.

А впереди есть время, предназначенное для любви. Закон жизни. Время Дождей сотворили боги, чтоб ничто не мешало телам соединяться.

Акут вытянул перед собой руки раскрытыми ладонями вверх. Кожа еле заметно светилась. Глядя сильно, так что заслезились глаза, он вырастил на одной ладони их сплетённые тела, и как она под ним бьётся, чуть заметно, не имея сил встать, сбросить, оттолкнуть. И над бьющимися, как рыбы, телами посеял мыслями мелкую сетку дождя.

Перевёл взгляд на пустую ладонь. А что вырастить тут? И увидел её лицо, когда, дотрагиваясь до миски или стены, смотрела на него в ожидании слова и губы уже складывала — повторить за ним. Круглый подбородок приподнят. Глаза, полные доверия, когда забывала о том, что он с ней делал, раньше.

Акут медленно и больно сжал кулаки. Стукнулся затылком о стену. Полетели сверху древесные крошки, уркнул мышелов, перебегая по балке крыши. Мастер повалился на бок и скорчился, подтягивая колени к животу, а кулаки держа у горла. Закрыл глаза и стал ждать сна.

Большая хижина светилась живыми огнями. Мужчины сидели на циновках и лежали, устроив головы на коленях у женщин. Вилась над очагом сонная песня сытых усталых людей. Они съели мясо с овощами, запивая еду ягодным вином и пивом из плодов пальмы. Рассказали друг другу всё, что хотели рассказать, смеясь и пугаясь. И примолкли, досматривая танец огня. Многие уже исчезли, парами, ушли по извивам мостков в хижины, чтоб лечь вместе. Несколько раз окликали старого Тику, спрашивая друг друга, кто видел его, но еда была вкусна, и разговоры приятны, потому забывали. Куда он денется, видно, кончилась у старика отта, а без неё он, как старый барсук, нос не кажет из норы. Когда потухнет очаг и разбредутся по домам последние, Тику выйдет из своего чулана и приберётся. А мяса женщины ему оставили, целую миску с горой прикрыли широкими листьями.

Берита сидела напротив двери, смотрела на огонь через опущенные веки. Выдёргивала широкий подол юбки из-под спящего мальчишки, что все подкатывался к ней под бок, а его мать улыбалась и гладила до блеска отмытые мальчишеские худые ноги. Берита улыбалась в ответ, одними губами. А сердце в груди, под низками старых бус, бухало в тревоге. Что-то шло не так в их мире…

Пламя костра стало маленьким, не мешало видеть открытый вход. И за ленивыми языками пламени Берита узнала в сидящем угловатом силуэте Кору. Удивилась, что та молчит. Не трещит лесной птицей, как обычно, потому Берита и не заметила её раньше.

И вдруг поняла: Кора не только молчит. Она смотрит на неё, Бериту, не отводя глаз. Как смотрит из веток древесный лазальщик, когда идёшь по тропе, — цепляется за тебя глазами-бусинками и не отводит их.

Берита повернулась к соседке и через спящего мальчишку заговорила тихо, о простом. Спросила о мешках с зерном, не намокли ли. И сколько шкур принёс домой её охотник. Но и не видя, ощущала на толстой щеке колючки Кориного взгляда. И наконец выдернула подол из-под мальчишкиного бока и встала. Переваливаясь, пошла в обход сидящих людей, кивая, смеясь и отпуская шуточки. Рядом с Корой остановилась, посмотрела сверху на зализанные волосы, сплетённые во множество тонких косичек. Но Кора не подняла головы. И Берита не стала ей ничего говорить. Просто вышла в мокрую темноту.

Дождь шумел равномерно, не пропуская деревьев, крыш и налитой под мостками воды. Шелестел мокрым по мокрому, шлёпал и вздыхал в листьях медленным ветром. Вокруг озера-площади светились в хижинах красные огоньки.

Берита шла медленно, по сторонам не глядела. Ждала.

— Эй, соседка!

Кора догнала её и пошла следом, часто шлёпая босыми пятками.

— Мне поговорить бы.

— Чего тебе?

— Давай постоим, Берита. Сердце моё сейчас выскочит.

— Попей отвара из черностебля.

— Не успеваю я за тобой, Берита. Ладно. Пойду к вождю, спрошу, понравились ли ему Вещи из схрона.

Берита остановилась. Повернулась к замершей на мостках Коре. В глазах у той плясали точки далеких огоньков.

— Ты…

— Вот и хорошо, а то я вся умаялась, бежать-то.

— Я медленно шла.

— Мне надо серьёзное сказать, секрет. Не в спину же.

— Пойдём ко мне.

— Пойдём, пойдём, соседка!

И дальше шли молча и быстро. Шлёпали пятки Коры по дереву, но не слышно было жалоб на усталость и сердце.

В хижине Бериты пахло свежими плодами хлебника и холодной золой очага. Кора огляделась и присела на чурбак у открытой двери. Схватилась за низку бусин и стала перебирать их руками.

— Зажгу огонь. Рассказывай.

— Ох, соседка, к тебе милостивы боги. Айна не обходит тебя своей любовью, вон как родит хлеб твой древесный муж Беру. И Еэнн вкладывает в твою голову разум лечить людей. А я, ох, сплошные несчастья, сплошные!

— Хватит плакать, Кора.

— Ты давала мне зелье. Для Оннали. Дай ещё.

Берита, стоящая на коленях у очага, отдёрнула от лучинок обожжённую руку. Снизу вверх окинула взглядом нескладную фигуру у дверей. Юбка провисла меж худых колен, острые локти торчат в стороны, и пальцы, как пауки, шевелятся, перебирая бусины на плоской груди.