Гильермо дель Торо - Штамм. Начало

Лицо господина Отиша недовольно дернулось.

– Вы должны что-то сделать с этими собаками. Не то я снова вызову полицию, прямо сейчас.

– Нет!

Страх вырвался прежде, чем Анна Мария сумела его удержать.

Господин Отиш улыбнулся, удивленный ее смятением, наслаждаясь тем, что теперь она в его власти.

– Тогда что вы собираетесь делать?

Ее рот открылся, но она не могла найти ответ:

– Я… я постараюсь… только я не знаю, что делать.

Он посмотрел на заднее крыльцо, на свет в кухне:

– Есть в доме мужчина? Я бы лучше поговорил с ним.

Анна Мария покачала головой.

Из сарая донесся очередной стон.

– Что ж, вам придется что-то с ними сделать… а не то это сделаю я. Любой, кто вырос на ферме, скажет вам, госпожа Барбур, что собаки – служебные животные и церемониться с ними нет нужды. Плетка им куда полезнее, чем ласка. Особенно таким неуклюжим ленивцам, как сенбернары.

Что-то из сказанного дошло до нее. Что-то о собаках…

Плетка.

Столб и цепи появились в сарае только потому, что Пап и Герти несколько раз убегали… и однажды, совсем недавно… Герти, более добрая из них двоих, более доверчивая, вернулась с исхлестанными спиной и лапами…

Словно кто-то пустил в ход плетку.

Обычно сдержанная и застенчивая, Анна Мария в этот момент забыла всякий страх. Она смотрела на этого мужчину, этого черствого сухаря так, словно пелена упала с ее глаз.

– Так это вы! – Ее подбородок задрожал, но уже от ярости. – Вы это сделали. С Герти. Мучили собаку…

Глаза господина Отиша блеснули – он не привык к отпору – и тем самым выдали его.

– Если я это и сделал, – к нему вернулась привычная самоуверенность, – то потому, что он это заслужил.

Анна Мария закипела от ярости. Все, что копилось в последние дни… уехавшие дети… похороненные собаки… заболевший муж.

– Она… – процедила Анна Мария.

– Что?

– Она. Герти. Она…

Опять стон. Жуткий, протяжный.

Энселю было плохо. Он изнывал от… от голода?..

Анна Мария попятилась, дрожа, – устрашившись не соседа, а собственной ярости.

– Хотите все увидеть? – услышала Анна Мария свой голос.

– А что там такое?

Сарай за ее спиной и сам был словно изготовившийся к прыжку зверь.

– Идите посмотрите. Хотите научить их вести себя, как должно? Давайте поглядим, что вам удастся сделать.

В его глазах читалось негодование. Женщина посмела бросить ему вызов.

– Вы серьезно?

– Хотите навести порядок? Хотите тишины и спокойствия? Что ж, я тоже. – Анна Мария вытерла с подбородка капельки слюны, потрясла мокрым пальцем. – Я тоже!

Господин Отиш долго смотрел на нее:

– Соседи правы. Вы сумасшедшая.

Анна Мария ответила безумной улыбкой, и он направился к деревьям, которые росли по другую сторону забора. Сосед сломал длинную ветку, со свистом резанул ей воздух, удовлетворенно кивнул и двинулся к сараю.

– Я хочу, чтобы вы знали. – Господин Отиш повернулся к Анне Марии, протянув свободную руку к цепи. – Я делаю это скорее для вас, чем для себя.

Анну Марию трясло: она наблюдала, как господин Отиш вытягивает из ручек цепь. Створки разошлись, и он оказался в пределах досягаемости сидевшего на цепи Энселя.

– Так где ваши собаки? – успел спросить он.

Анна Мария услышала нечеловеческий рев, цепь звякнула, будто кто-то рассыпал по бетону монеты, створки широко распахнулись, господин Отиш шагнул вперед, а через мгновение его крик, который только начал набирать силу, оборвался. Она подбежала и бросилась всем телом на створки, не давая мистеру Отишу выскочить из сарая, просунула цепь в ручки, замотала ее, навесила замок, повернула ключ и помчалась домой, подальше от сарая и безжалостного поступка, который только что совершила.

Марк Блессидж стоял в холле своего дома с коммуникатором в руке, не зная, что и делать. Никаких сообщений от жены. Ее мобильный телефон лежал в сумочке, автомобиль «вольво-универсал», стоял на подъездной дорожке, переносное детское креслице он видел в прихожей. Не нашел он записки и на кухонном острове, где оставили недопитый бокал вина. Патриция, Маркус и крошка Жаклин исчезли.

Марк проверил гараж: все автомобили и детские коляски на месте.

Он проверил календарь в коридоре: никаких встреч. Жена разозлилась на него за очередную задержку и решила таким образом наказать его? Марк включил телевизор в попытке скоротать время, но понял, что ему действительно тревожно. Дважды он снимал телефонную трубку, чтобы позвонить в полицию, но так и не решился: появление патрульной машины у его дома грозило публичным скандалом. Он вышел из парадной двери, постоял на крыльце, оглядывая лужайку и цветочные клумбы. Посмотрел направо-налево – может, жена и дети пошли к соседям? – но заметил, что практически во всех домах не горит свет. Ни мягкого желтого свечения настольных ламп, ни отсвета компьютерных мониторов на дорогих сатиновых занавесках, ни сияния плазменных панелей сквозь кружево ручной работы.

Он посмотрел на дом Лассов на другой стороне улицы. Красивый фасад, почтенного возраста белый кирпич. И там, похоже, никого. Произошла катастрофа местного масштаба, о которой он ничего не знал? Объявлена и проведена эвакуация?

Потом он увидел, как кто-то прошел сквозь зеленую изгородь, разделяющую участки Лассов и Берри. Женщина. В лунном свете, пробивающемся сквозь кроны дубов, Марк увидел, что ее волосы всклокочены, а одежда в беспорядке. Она держала на руках спящего ребенка пяти или шести лет. Женщина пересекла подъездную дорожку, на мгновение скрылась за «лексусом», на котором ездила Джоан Ласс, потом через боковую дверь вошла в гараж. Прежде чем войти, женщина повернула голову и увидела Марка, стоявшего на крыльце. Не помахала рукой, не кивнула, но от ее взгляда в груди Марка похолодело.

Он понял, что это не Джоан Ласс. Но возможно, домоправительница Лассов.

Марк решил подождать, пока в доме не зажжется свет. Однако окна остались темными. Более чем странно, но, как бы то ни было, за весь этот вечер он больше никого не увидел. Поэтому Марк спустился с крыльца, вышел по дорожке на улицу, пересек ее и по подъездной дорожке Лассов зашагал к той самой двери, через которую вошла в гараж женщина.

Наружная застекленная дверь была закрыта, а внутренняя – распахнута. Вместо звонка он постучал по стеклу, повернул ручку, открыл дверь:

– Есть кто-нибудь?

По выложенному плиткой полу прихожей Марк прошел на кухню, включил свет:

– Джоан? Роджер?

На полу чернели земляные следы, оставленные босыми ногами. Кто-то хватался грязными, тоже в земле, руками за ручки шкафчиков и края столиков. На кухонном острове в проволочной вазе лежали груши.