Карина Шаинян - Долгий путь на Бимини

– Да, не вышло, – разочарованно сказал Карререс.

Элли открыла глаза. Доктор лежал на животе, прижавшись ухом к камню и печально двигая бровями.

– Не сработало, – повторил он и встал.

Пройдя пару десятков футов вниз по руслу, Карререс вдруг почувствовал, что за спиной никого нет. Он обернулся и в первый момент подумал, что Элли немного не в себе от жары и разочарований: вернувшись к болотцу, она склонилась над трещиной и, бледная от страха, что-то говорила, быстро шевеля губами.

– Цыпа-цыпа-цыпа, – донеслось до Карререса. Он вздохнул. Элли, робко улыбаясь, поднялась с коленок и пошла к доктору, медленно, все время оглядываясь, будто не уверенная в том, что сделала все, что могла. Карререс махнул ей рукой, чтобы догоняла, и побрел к обрыву. Под ногами сухо хрустело; нещадно палило солнце, но доктора продирал озноб. Все казалось каким-то белесым, затянутым морозной мглой; холод, отступивший было, когда Карререс вернулся на Бимини, подбирался снова, готовый вцепиться в мозг ледяными лапами, но что-то ему мешало дотянуться, окутывало доктора солнечным коконом…

Карререс тряхнул головой, возвращаясь в реальность. Элли стояла рядом и, хмурясь, прислушивалась к чему-то. Сосредоточившись, доктор уловил смутную дрожь, далекий рокот, ощущаемый кожей, заставляющий подниматься волоски на хребте. Рассеянный солнечный свет приобрел странный рыжеватый оттенок, и на скулы Элли легли оранжевые блики. Карререс взглянул наверх и обмер.

Легкая дымка, затянувшая Бимини, густела. Посеревшее небо вспучивалось громадными башнями кучевых облаков; их белые бока на глазах наливались багровой синевой. Дневной свет сменился тревожными сумерками, и рокот ощущался все сильнее; он, казалось, раздавался под самым черепом, все нарастая, и наконец взорвался раскатистым громом.

Лиловая молния вспорола брюхо огромной тучи, и, вспенивая землю, на Бимини с грохотом обрушился ливень.

Дождь был так силен, что уже через минуту по руслу шумно устремился пенистый мутный поток, сдирая с гранитного ложа многолетний слой мусора и грязи, с корнем выворачивая травяные куртинки и молодые кусты. Элли радостно завизжала и прыгнула в ручей. Она приплясывала и разбрызгивала босыми пятками жидкую грязь, которую тут же смывало дождевыми струями. Серый налет сухой плесени по краям русла, там, где течение было не таким яростным, на глазах наливался влагой, чернел и набухал, и уже шевелились в воде крохотные темные листочки, какие-то скользкие ниточки и стебельки, едва различимые в пузырящемся, бурлящем потоке. Гром уже грохотал непрерывно; он катался по каменной чаше долины, как гигантское золотое яйцо, и за рокотом и ревом воды Карререс мог только угадывать крики и смех Элли.

Она поскользнулась, проехалась на попе прямо под ноги доктора; Карререс подхватил ее за шиворот, поднял, мокрую и хохочущую, горячую под пропитанной водой одеждой, и пока он целовал ее, ливень кончился, и только отдельные крупные капли падали с глянцевых, играющих красками листьев.

Элли и Карререс замерли, прижавшись друг к другу. Они молча смотрели, как мутный, вздувшийся поток дождевой воды опадает и скатывается в озеро, срывая с берегов хлопья желтоватой пены. Яростный грохот бурной воды стихал, превращался в журчание, мягкое, мурлыкающе, – и сквозь него пробивался звон маленького водопада. Муть схлынула; вода завивалась над резным орнаментом в косы, будто сплетенные из золотистого стекла, вертелась крохотными водоворотиками и устремлялась дальше, прозрачная и чистая.

– Это ведь не дождевая вода, правда? – с отчаянной надеждой спросила Элли. – Дождевая уже ушла…

Карререс молча улыбнулся и подвел ее к краю обрыва. Долина сверкала глянцевым разноцветьем, и Элли подумала, что она и не умирала никогда от жажды – просто подернулась пылью заброшенности, которую смыл ливень. Галька на дне озера потемнела и блестела, будто полированная, а в глубокой яме под водопадом уже скопилась лужица воды. Гранит на уступе стал чуть склизким, и было понятно, что вскоре он снова зарастет черными водорослями, узоры скроются с глаз, но их сила будет передаваться протекающей по плоскому руслу воде; озеро наполнится, и его испарения затянут джунгли Бимини туманом, разъедающим стены между мирами.

– Пойдем, расскажем Ти-Жаку, – сказал Карререс. – Да и есть охота…

– Только не яичницу, – улыбнулась Элли.

Мокрые валуны были скользкими, но радость придавала сил и ловкости. Элли и Карререс быстро спустились и вдоль берега зашагали к дому. Но постепенно Элли начала отставать; она стала задумчива, даже печальна, и то и дело оглядывалась через плечо на струйку воды, падающую с утеса.

– Поторопись, – подогнал ее Карререс. – Хочу поскорее обрадовать Ти-Жака, если он еще не понял.

– Я бы не стала, – грустно ответила Элли.

– Почему?

– Ты говорил, что у тебя разом прошли все ссадины, как только на них попала вода, – тихо напомнила Элли и протянула Каррересу руку, ободранную накануне об камни на дне пересохшего озера. Ладонь по-прежнему пересекали покрасневшие, воспаленные царапины.

Элли ускользнула, как только стемнело, ни слова не сказав ни Каррересу, ни Ти-Жаку. Пробираясь вдоль уже наполненного водой озера, она вслушивалась в шорохи джунглей. Стволы деревьев чуть светились в темноте, мерцали светляки, и высоко в кронах металась похожая на горящий уголек ночная бабочка. Печально посвистывала маленькая птица; из-под ног юркнул какой-то зверек и с плеском нырнул в воду, подняв россыпь голубоватых брызг. Элли плохо понимала, куда идет и что должна сделать, но не сомневалась, что сообразит, как только окажется на месте.

Камень, похожий на лодку, выплыл из темноты неожиданно, едва заметный на фоне темного и блестящего от влаги утеса. Элли ловко перебралась через расщелину, будто лазала по этому валуну всю жизнь. Мокрая от росы, короткая и густая трава приятно холодила босые ноги. От гранатового деревца волнами наплывал нежный запах цветов. Элли подошла к очагу, пошарила под камнями, – под руки подвернулось несколько сухих веток. Она сложила их аккуратным шалашиком и щелкнула зажигалкой.

Пламя чуть подрагивало, отражаясь в водопаде; от деревца на воде колыхалась узорная тень. Журчание воды казалось серебристым, будто звуки челесты; огонь потрескивал, задавая ритм, и Элли невольно качнулась, отзываясь на мелодию. Что-то мешало. Элли стянула с себя платье, скомкала и отбросила на берег. Сухое потрескивание стало раскатистым, густым, будто рокотали вдали маленькие барабаны. Гулко застучало сердце, отвечая, и водопад раскинулся серебристыми нитями, жадно впитывая тепло тела, жар танца, огонь, загорающийся в крови, горячий пот, пламя на щеках.