Алексей Атеев - Дно разума

– Еще один упокойничек поднялся!

– Где?!

– Тут неподалеку.

– Покажешь?

– Можно. Туда и ехать не нужно. Минут пять ходу.

И действительно, через пять минут они подошли к яме, аналогичной первым двум. Старик Кобылин вновь наклонился над ней, а смотрительница носком туфли сбросила землю с таблички на упавшем кресте.

– «Матрена Лукьяновна Скокова», – вслух прочитала она. – Родилась 5 декабря 1915 года. Скончалась… Всего семь дней назад! – констатировала она. – И чего им в земле не лежится?

– Скокова… – повторил за смотрительницей Севастьянов. Фамилия явно что-то напоминала.

– Суду все ясно, – все так же загадочно заявил Кобылин, принимая вертикальное положение. Все с изумлением воззрились на него. Однако старик не стал вслух оглашать свои соображения. Он просто развернулся и пошел прочь от могилы.

– И что же вам ясно? – осторожно поинтересовался Севастьянов, когда они уже возвращались в город.

– Только одно, – тут же отозвался старик Кобылин, словно ждал этого вопроса. – Что их вытолкнула оттуда некая, пока неизвестная мне сила. Во всех трех случаях верхняя часть крышки разбита в щепки, а низ почти цел. О чем это говорит?

– Ну-ну?

– О том, что самостоятельно вылезти оттуда они не могли.

– Это и так ясно.

– А следовательно… – не обращая внимания на реплику Севастьянова, продолжал рассуждать вслух старик Кобылин. – А следовательно, способ, каким они покинули свои могилы, можно признать… – Старик Кобылин сделал многозначительную паузу и повернул голову к своему спутнику. – Можно с полным основанием признать сверхъестественным.

– Это ничего не объясняет, – засмеялся Севастьянов.

– Кому как, дорогой товарищ профессор. Кому как!

Севастьянов явился домой в половине второго, сытно пообедал и решил, что настало время предаться, как выражались герои романов Майн Рида, «послеобеденной сиесте». Он взял свежий номер «Науки и религии», только что извлеченный из почтового ящика, улегся на тахту и принялся лениво перелистывать еще пахнувшие типографской краской страницы. Читать не хотелось. Он прикрыл лицо развернутым журналом, защищаясь от мух, и задремал.

И вновь Сергея Александровича разбудил телефонный звонок. «Опять старик Кобылин, – решил он. – Не буду подходить». Но телефон трезвонил и трезвонил. Севастьянов злобно отшвырнул журнал, затопал в прихожую и поднял трубку. Но это оказался вовсе не старый краевед. Профессор узнал голос отца Афанасия.

– Можно я сейчас зайду к вам? – спросил после приветствий молодой священник. – У меня имеется крайне интересное для вас сообщение.

– Ну что ж, заходите, – вздохнул Севастьянов. – Я тоже могу сообщить вам нечто интересное.

«Правильно говорят: не буди лихо, пока оно тихо, – с досадой размышлял он. – А я разбудил. Как это все надоело. Чудеса… ожившие мертвецы… монета эта проклятая… И на кой черт мне все это нужно? Писать? Да кто же опубликует подобную чушь? А если не писать, тогда для чего? Нет, видимо, стоит плюнуть на всю эту канитель и укатить отдыхать. Скажем, в Крым… Или в Прибалтику». Он представил пляж в Юрмале. Песчаные дюны, сосны… Благодать! А вместо этого повесил на шею совершеннейшую, к тому же абсолютно не нужную ему чепуху. Нет, хватит! Завтра же он покупает билет до Ленинграда, а там поездом в Латвию. Дикарем даже лучше, чем по путевке. Никто тобой не помыкает, никто не требует соблюдения режима… Однако вначале нужно выслушать, что так нетерпеливо желает сообщить этот борзый попик, по его словам, не верящий ни в какие суеверия.

Через десять минут под окнами профессора скрипнули тормоза поповской «Победы». А вот и он сам стоит на пороге. Одет в модные синие «дудочки» и рубашку-ковбойку, волосы зачесаны назад и заправлены за воротник. На лице – солнечные очки. Не то студент, не то аспирант на каникулах.

– А я все же выяснил происхождение этой монеты, – вместо приветствия сообщил он, едва переступив порог.

– Очень интересно, – кисло произнес Севастьянов.

– Может быть, мне можно пройти?

– Да-да, конечно. Чаю?

– Если не трудно. Сегодня довольно жарко.

– Рассказывайте, – потребовал Севастьянов, вернувшись из кухни.

– Расскажу, конечно. Только скажите: вы не потеряли интереса к этому делу? А то на вашем лице, как я вижу, написана откровенная скука.

– Это спросонья, – пояснил Севастьянов. – Я, видите ли, дремал после обеда.

– Прошу прощения, что разбудил. Ладно. Начинаю. Если вы помните, я упоминал о своем московском знакомце, некоем Сильверове, которого еще величают – Сетера. Я в телефонном разговоре рассказал ему обстоятельства нашего дела.

«Ага, уже нашего, – отметил Севастьянов. – Быстро же он проникся верой в чудеса».

– …И вот он прислал мне сегодня письмо, в котором сообщает о происхождении монеты. Вот оно. – Отец Афанасий извлек из кармана джинсов конверт и помахал им перед носом Севастьянова. – Читайте…

– Нет, извините. Письмо адресовано вам. Так что уж читайте вы сами. А я послушаю.

– Хорошо. Как хотите. – Отец Афанасий достал из конверта несколько листков, исписанных бисерным почерком. – Так… Тут сначала приветствия, потом несколько слов про общих знакомых. Вот. Слушайте.

«…Предмет, о котором вы мне сообщали в телефонном разговоре, скорее всего амулет, принадлежавший некоему Франческо Прелати, чернокнижнику, подвизавшемуся при дворе Жиля де Ре. Возможно, вы плохо представляете, кто таков этот Жиль де Ре. Так что несколько слов о нем.

Жиль де Лаваль, барон де Ре, впоследствии выведенный во французском фольклоре под именем Синяя Борода, маршал Франции, видный участник Столетней войны, жил в первой половине пятнадцатого века. Человек он был заслуженный, поскольку воевал под знаменами самой Жанны д’Арк. Кроме того, де Ре считался самым богатым дворянином не только во Франции, но и во всей Европе. Жил он в своем громадном поместье в Бретани под охраной двух сотен рыцарей. В замке имелась богатая библиотека с огромным количеством редких книг и рукописей. (Кстати, именно книги, вернее, одна из них – «Жизнеописание двенадцати цезарей» Светония, по словам Жиля де Ре, дала толчок его чудовищным преступлениям.) Однако очень скоро благодаря расточительности и распутству Жилю де Ре стало не хватать средств на собственные увеселения. И тогда он решил поправить свое материальное положение с помощью колдовства. В первую очередь Жиль де Ре решил отыскать философский камень – испытанное средство для превращения неблагородных металлов в золото. Для этой цели он пригласил к себе в замок известных в ту пору алхимиков, в том числе флорентийского аббата Франческо Прелати. Однако этот самый Прелати считался не только алхимиком, но и некромантом, то есть черным магом, контактировавшим с самим сатаной. В доказательство собственной силы он проводил сеансы черной магии, вызывая демона по имени Баррон. Однако общение с адскими силами так и не принесло притока средств, и тогда Прелати предложил умилостивить демонов с помощью жертвоприношений. Жертвами должны быть маленькие дети. Так, во всяком случае, повелел Баррон. В доказательство серьезности намерений со стороны дьявола Прелати вручил Жилю де Ре сувенир, будто бы переданный ему самим сатаной, – эту самую серебряную монету, которой вы интересовались. Во всяком случае, на монете была отчеканена именно пятиконечная звезда и имелись надписи, аналогичные тем, которые вы мне процитировали. Талисман этот был способен исполнять желания, но только низменные и, кроме того, идущие из самого подсознания, то есть из темных глубин человеческого разума. Видимо, желания Жиля де Ре как раз и соответствовали тайной сути талисмана, поскольку он стал творить даже не безобразия, а самые крайние злодеяния. У Светония барон вычитал, что римские императоры Тиберий, Каракалла и другие забавлялись с детьми, терзая и мучая их. Точно так же повел себя и Жиль де Ре. Он заманивал в замок многочисленных ребятишек, мучил их самыми чудовищными способами и при этом мастурбировал, наблюдая, как они корчатся в агонии. Вот, к примеру, выписка из протокола допроса приближенного Жиля де Ре, Этьена Корилло по прозвищу Пуату: