Алексей Шолохов - В ночь на Хэллоуин (сборник)

– Ты боишься, Дима? – все тем же тихим голосом спросила Ира. Некоторое время мальчик тупо смотрел куда-то в сторону, словно его сознание находилось совершенно в другом месте, оставив на детском стульчике только физическую оболочку в виде худенького тела Димы Алексеева. Потом он медленно повернул голову:

– Нет. Это же Ма… Мария С… Сергеевна?

– Наверное, – неуверенно протянула девочка. – А почему ты заикаешься?

– Потому что я р… раньше много б… болел, – с трудом проговорил Дима.

(потому что ты трус)

(Гуси-Лебеди)

«Они были похожи на птеродактилей», – всплыли в памяти слова из сказки Паши.

– Бабы-яги не бывает. И подземных троллей тоже. И Кощея Бессмертного, это все сказки. Разве тебе папа с мамой не говорили? – поинтересовалась Ира. Ее красивые глаза с пушистыми ресницами внимательно смотрели на мальчика.

– У м… меня только папа. Мама…

Елена Борисовна шикнула на них, и дети замолчали.

– Она ненастоящая, – едва слышно сказала Ира, когда Елена Борисовна отвернулась. – Это переодетая тетя.

«Да знаю я», – хотел с досадой ответить Дима, но решил промолчать.

Все он знал. Все-таки ему семь лет.

И все же…

– А теперь, детишки, я проверю, как вы готовились к школе, – прокряхтела Баба-яга. Она начала бродить вдоль сидевших детей, и каждый раз, когда край ее разлохмаченной юбки из мешковины касался ноги Димы, внутри у него все сжималось, и ему, как никогда в жизни, хотелось стать невидимым. – Ну, начнем. Сколько пальцев у вас на руках?

– Десять, – выкрикнул Максим Погорелов.

– Правильно. А на руках и ноге? – прищурилась Баба-яга.

– Двадцать!

– А вот и нет, – захихикала старуха, неуклюже приплясывая.

– Пятнадцать, – негромко сказала Ира. Родители зааплодировали, бабушка Иры улыбнулась, смахнув слезу.

Баба-яга хлопнула в ладоши:

– Верно! А на одной руке и двух ногах?

– Тринадцать! – проорал Паша, и лицо его расплылось в идиотской улыбке. Дети рассмеялись.

– А вот и нет! – повернулась к Павлику Баба-яга. – Ты ошибся!

– Я не ошибся, – все так же глупо улыбаясь, ответил Паша и ткнул пальцем в сторону Димы. Тот сидел ровно, словно к его спине была привязана палка, взгляд застывший. – У него тринадцать пальцев. Такой родился. И еще один палец между ног висит. Самый маленький.

– Павел! – процедила Елена Борисовна. Женщина сохраняла спокойствие, но ее глаза метали молнии. Кто-то из родителей прыснул и тут же замолчал. Отец Паши осуждающе покачал головой, но выражение его лица и глаз оставалось прежним, он словно всем своим видом мысленно говорил сыну: «Потерпи уж немного этот балаган, а потом можешь делать все, что вздумается»

– Ну, хорошо, – заговорила Баба-яга после неловкой паузы. – А загадки вы умеете отгадывать?

– Да-а-а-а, – оживленно загалдели дети.

– Тогда слушайте. Хорошо его заточишь – и вперед – рисуй что хочешь! Небо, море, солнце, пляж. Вот такой он…

Она выразительно оглядела детей.

– Баклажан, – хохотнул Паша, прежде чем кто-то успел открыть рот.

– Карандаш, – сказала Ира. – Вот правильный ответ. Какой еще баклажан?

– Обыкновенный, – пояснил Паша. – Вот эта старая бабка им на полу рисует.

Выпускники грохнули со смеху. Не улыбались лишь Дима с Ирой.

Елена Борисовна переменилась в лице и шагнула вперед, чтобы осадить Кашина, но Баба-яга ухватилась за локоть воспитательницы:

– Это кто же такой у вас хулиганистый? А, мальчик? Как тебя зовут?

– Я – Павлик Кашин. А тебя нет. Тебя не бывает, уж я-то знаю! – выпалил Паша. – Ты переодетая Баба-яга. И твой нос на баклажан похож!

Баба-яга погрозила мальчику пальцем:

– А я вот тебя с собой заберу. Дети, отдадите своего дружочка мне? А то мне, бабушке старенькой, скучно-о!

– А вот и не заберешь! – задиристо выкрикнул толстяк.

– А вы его не съедите? – с опаской спросила Аня. Эта девочка с желтыми бантами была самой маленькой в группе. Родители начали посмеиваться.

– Нет, – покачала головой старуха. – Я ем кашу и картошку. Зато я его научу, как нужно себя правильно вести.

– Забирайте! – вдруг выкрикнула Ира, и лицо Паши стало лиловым от злости.

Родители засмеялись. Баба-яга тоже издала гортанный смешок.

– А вот и заберу.

Она вытянула вперед руки. И хотя они были в перчатках, Диме почудилось, что даже отсюда он видит острые когти, которые сейчас прорвут материю и вцепятся в горло Павлика.

– Не заберешь, – заявил Паша, однако в глазах его мелькнула тревога, и он нервно заерзал на стуле.

Несколько секунд Баба-яга молча изучала малолетнего наглеца. Елена Борисовна махнула рукой тете Жене, и та, понятливо кивнув, заиграла на пианино. Девочки сорвались с места и закружились в незатейливом танце.

«Ира танцует лучше всех», – подумал Дима и, неожиданно для самого себя, начал хлопать в ладоши. Мальчики подхватили, за ними и родители. Не участвовал в этом, разумеется, Павел Кашин. Он ковырялся в ухе, что-то недовольно бормоча себе под нос, время от времени вытирая желтый от серы мизинец об мушкетерский камзол.

Бабя-Яга мягко отступила и встала у выхода, глядя на Пашу. Когда танец закончился, ее уже не было.

Праздник близился к концу. Многие родители уже выключили свои гаджеты с фотоаппаратами и просто смотрели выступление. Бабушка Иры задремала, свесив седую голову. Дима смотрел на старушку со смешанным чувством любопытства и тревоги. Интересно, с ней все в порядке? А вдруг она умерла, прямо тут?! Что тогда будет с Ирой?

«Тогда мы с Верой заберем ее к себе. Папа только обрадуется и перестанет пить», – подумалось ему. Пианино умолкло, и несколько мальчиков, поднявшись со стульев, вышли на середину зала.

– Дима! – вполголоса позвала его Елена Борисовна, и он, спохватившись (ведь сейчас его очередь читать стихотворение!), понесся к ребятам и встал с самого краю.

Его лицо радостно вспыхнуло, когда он наконец разглядел среди взрослых отца. Поскольку свободные места были заняты другими родителями, папа встал у выхода, слегка покачиваясь. Радостное выражение Димы померкло. В мятой рубашке и запятнанных брюках, с многодневной щетиной и двойными мешками под глазами он выглядел ужасно некрасиво. Словно какой-то голодранец-попрошайка.

(твой отец слабак…)

Дима сглотнул слюну, ощутив, как пересохло во рту.

Отец подмигнул ему, но он лишь плотнее сжал губы.

Внезапная тишина повисла в воздухе, и Дима не сразу понял, что подошла его очередь читать стихи.

– Дима? – зашептала где-то сзади Елена Борисовна.

– Э… гм…

В какое-то мгновенье его охватила жуткая паника.

«Я забыл стихотворение!»

Отец снова качнулся и сделал подбадривающий жест рукой, словно дирижер, старающийся вытянуть нужные ноты из оркестра.