Елена Звёздная - Замок Оборотня

И нравилось смотреть на скованного зверя. Красивого зверя. И пусть лицо у Сонхейда сложно было бы назвать привлекательным, но тело… крупная, рельефная мускулатура, сильная шея, широкие гордые плечи, твердый накачанный живот, и сейчас, когда он был напряжен как струна, под кожей проступили вены. Зверь.

Настоящий зверь, взбешенный, доведенный до предела, полный ярости и закованный зверь. Почему-то подумалось, что, будь альфа тигром, он не покорился бы ни одному дрессировщику. Да вообще никому, ощущалась в нем эта неукротимая животная ярость…

Внезапно поняла, что меня эта ситуация заводит.

Действительно заводит чисто в физическом плане… Как-то еще неожиданнее пришел вопрос: «А его?» И вопрос вдруг стал очень-очень важным, совсем просто.

– Слушай, Сонхейд, – я облизнула почему-то вмиг пересохшие губы, а затем осторожно сползла по нему ниже, – я, вообще, очень хотела побеседовать, но вот, знаешь…

Опустилась еще немного ниже – и да, он был возбужден! Очень-очень-очень сильно возбужден. Настроение скакнуло градусов на десять вверх. Не знаю почему.

– Говорить, – вдруг хрипло произнес оборотень.

– Что?

– Ты… хотела… поговорить!

– Мм-м? – вдруг поняла, что меня словно оглушило осознание того, насколько сильно меня хотят.

И единственное, что я хотела сейчас ощущать, – жар его плоти. Не тела, а именно… О чем я думаю?

– Так что я хотела? – спросила шепотом.

– Мне тоже интересно, – хрипло выдохнул Сонхейд.

А я смотрела на него и чувствовала, как учащается сердцебиение, как дыхание становится все глубже, как начинает кружиться голова… и я все равно смотрю, получая почти кайф от его мощи, его силы, его гнева. Это все было как наркотик. И как в тумане я видела его сведенные челюсти, побелевшие губы, суженные от ярости глаза… Мне нравилось! Все это! Мне так нравилось, и на фоне эйфории от самой первой в наших отношениях победы эмоции просто захлестывали.

– Поговорить? – Я потянулась и потерлась об него как кошка. – Да, альфа, мы побеседуем…

Практически легла, а затем потянулась вперед, скользя всем телом по напрягшейся до предела груди, чтобы, едва коснувшись губами его плотно сомкнутых губ, прошептать:

– Например, о прошлой ночи…

Янтарные глаза полыхнули огнем.

А я постаралась припомнить его вчерашние слова и начала с главного:

– Знаешь, чем отличается страсть от любви?

Естественно, промолчал.

Подавив улыбку, я прошептала:

– Я покажу. Запомни, Сонхейд, это любовь.

И, закрыв глаза, поцеловала его, очень нежно. Так, как мне хотелось бы поцеловать мужа перед алтарем, так, как герой целует героиню в старых фильмах, так, чтобы показать хоть частичку того мира нежности, заботы и любви, который каждая любящая женщина мечтает подарить тому единственному, который затмит для нее солнце, звезды и вообще все. И я целовала его, знаю, что увлеклась, просто… наверное, нравилось. И когда я остановилась, в глазах стояли слезы.

В моих.

В его горел только холодный желтый огонь.

– Это была любовь, – почему-то уточнила я, – а вот это уже страсть.

И поцеловала снова, страстно, жестко, прикусив его нижнюю губу и заставив податься мне навстречу. Рыкнул, попытался вырваться и получил второй укус, значительно более чувствительный. В следующее мгновение Сонхейд ответил на поцелуй. Жадно ловя мои губы, потянувшись навстречу, рванувшись всем телом…

Я остановилась в тот же миг.

Села, даже уперлась ладонью в его грудь, словно боялась, что он сейчас поднимется и продолжит. Мне стало грустно. Горько даже и безумно обидно. А чего я хотела? Любви? Грустно.

– Выбираешь страсть? – риторический вопрос после более чем показательной реакции.

– Тебя, – хрипло ответил Сонхейд.

Понятно, задавать вопросы бесполезно. Хотя нет, один важный был:

– Вчера, – я обвела кончиками пальцев его губы по контуру, – ты сказал, что я… жертва. И таким, как я, место в клетке, да?

Промолчал, разве что глаза сузились сильнее.

Молчим, значит… Я разместила обе ладони на его груди, чувствуя, как вздрагивают могучие мышцы под моими пальцами. Почему-то очень захотелось сделать ему больно, хоть немного. Зная, что на нем все заживет через минуту, я могла позволить себе чуть-чуть выйти за рамки человечности.

Взглянула в янтарные глаза и впилась ногтями в его кожу!

Не сильно, но ощутимо. Оборотень вздрогнул. Медленно, царапая кожу, двинула руки вниз, к напряженному животу.

Я хотела сделать ему больно?

Я сильно ошиблась. Потому что в тот миг, когда мои ногти начали вырисовывать на его теле красные борозды, Сонхейд вдруг задышал так, что вся грудная клетка ходуном заходила. И глаза он закрыл, только ноздри вздрагивали.

Откровенно психанув, усилила нажим, оцарапав до крови…

– Ким, – хриплый рык, – остановись… пожалуйста.

Замерла, потрясенно глядя на невменяемую альфа-сволочь. Или я чего-то не понимаю, или Сонхейд в дополнение ко всему еще и мазохист.

– Больно? – зло поинтересовалась я.

– Ким, – он распахнул глаза, взглянул на меня потемневшим от страсти взглядом и прорычал: – Никогда так не делай! Никогда! Ясно?!

Мило улыбнулась – впилась в него всеми ногтями и оцарапала живот. Взвыл! Не от боли, от наслаждения! Дернулся так, что едва не выломал спинку железной кровати, к которой наручники были пристегнуты.

Действительно мазохист? Я поверить не могла. А следовало бы.

Сонхейд дрожал. Весь. На висках проступили бисеринки пота, мускулы были напряжены до предела, казалось, тронь – взорвется. И глаза закрыты, только дышит – тяжело, напряженно, шумно, и губы кусает, словно сдержаться пытается.

– Сонхейд, – я убрала руки, даже за спину спрятала, – что с тобой?

– Ничего, – ответил, все так же с трудом дыша, – но тебе следует знать, Ким, волчицы царапают своих самцов исключительно в состоянии дикого возбуждения. Оцарапать до крови – фактически признание в том, что она потекла. Не царапай больше!

Замерла. Несколько секунд раздумывала над поступившей информацией, а после – плавно положила ладони на его грудь, впилась ногтями…

– Ким!!! – рык, потрясший стекла.

Провела вниз, оставляя десять красных борозд, первые, кстати, уже стремительно затягивались.

– Ким, хватит! – рык, переходящий в хрип.

Сжала его, дернувшегося всем телом, бедрами, а едва прекратил вырываться, ехидно процитировала его собственные слова:

– «Ты моя жена и моя леди, единственное, чем тебе позволено интересоваться, это моими пожеланиями в отношении наших ночей. Все!» – впилась ногтями еще сильнее и прошептала: – А ты, Сонхейд, для меня вообще никто, и указывать мне ты права не имеешь. Ясно?

Глаза распахнул мгновенно. И взгляд, полный ярости, хмурый, напряженный.