Большая книга ужасов 78 - Эдуард Николаевич Веркин
Кулачок сжался, чтобы стукнуть по костлявому плечу, но она сдержалась. Ничего, обратится еще Матвей к ней за чем-нибудь, попросит помощи, она ему так поможет, так…
Скелет, отвернувшись, смотрел в темный предутренний сад. Позолоченные ранним солнцем верхушки деревьев. Внизу еще копилась ночная тьма, набухала, пытаясь выдавить приближающийся день за пределы сада.
– Я был вчера в библиотеке, – заговорил Скелет. – Елена Александровна нашла книгу, археологические исследования. Что раньше было на месте Калининграда, как обживались эти места, где какие капища стояли, каким богам где поклонялись. У пруссов было три священных дерева – дуб, бузина и ясень. Эти деревья росли в священных рощах, им поклонялись. Не думаю, что капище было именно здесь, но, вполне возможно, местный дуб – остатки древней священной рощи. Наверное, когда-то ему поклонялись, потом он просто стал частью сада. Пока были пруссы, они несли в себе память о древних богах. И мы сейчас слышим… – Матвей пожал плечами, – эхо…
– Что мы слышим? – Смиля не верила своим ушам. Парк, соглашаясь с ней, застонал, заохал, наполнился звуками, голосами.
– Ничего не слышим, – буркнул Матвей.
Смиля всхлипнула. И вдруг перед ней встала картинка. Она падает, а внизу стоит Матвей.
– Это ты спас меня! – выкрикнула она. – Ты уничтожил деревья! Старые боги ушли!
Матвей увернулся бы, но Смиля на этот раз оказалась быстрее. Она кинулась на шею, успев впечатать свои губы в его впалую щеку.
– Спасибо! – прошептала на ухо, прежде чем он успел ее от себя оттолкнуть.
– Да не делал я ничего, – с натугой произнес Матвей, силясь развести сцепленные на шее руки. – Если эта роща и была, то на улице Эрнст-Вихерт-штрассе. А мы на улице Гоголя. Нет здесь никаких священных рощ и старых дубов. Я пришел на улицу Гоголя.
– Ты лучший! – Смиля прижалась к Матвею. – Я тебя люблю!
– Не дай бог! – высвободился наконец Скелет.
– Почему ты такой злой!
– Нормальный я. Это вы тут все одной дубинкой стукнутые.
В Доме послышалось движение, посыпались мелкие камешки под легкими ногами. Матвей задрал голову.
– Эрик с Верой пришли. Сейчас будем пить кофе.
Он достал из кармашка давно забытую губную гармошку.
– И что? Все закончилось? – прошептала Смиля.
Ее слова заглушили протяжные звуки. Скелет помотал головой.
– Почему? Деревьев больше нет. Лаума ушла!
Ту-тууу – позвала гармошка наверх. Скелет кивнул на плед, намекая, чтобы Смиля его не забыла. Скрылся за Домом, но тут же выглянул.
– Войны никогда не заканчиваются. Боги любят выяснять между собой отношения. – Он подмигнул. – Ничего, мы еще подеремся. Ты чью сторону выберешь?
Ушел, на невидимой веревочке уведя за собой музыку. Смиля вздохнула, чувствуя непонятную радость.
– Кстати, – снова показался из-за угла Матвей, – Гера вчера вечером уехал-таки в Ладушкин. Он вбил себе в голову, что видел землю Аистов и принес оттуда фигурку из янтаря. Утверждал, что отдал свою душу, чтобы побывать там. Душу передавал через Снежку, все как в легенде. Мать испугалась, что Гера сходит с ума, и отправила его к бабке. А там, в этом Ладушкине, свой дуб есть. Говорят, ему восемьсот лет. Под ним сидел Наполеон перед тем, как подписать Тильзитский мир, и останавливалась карета с тяжелобольным Кутузовым – после победы над французами он ехал домой умирать. Ни Наполеону, ни Кутузову дуб не помог. Не тем богам они молились.
Снова заиграл нечто протяжное, печальное. И откуда он только берет такие мелодии? Как будто кто специально ему подсказывает.
Смиля встряхнула плед, смахивая с него соринки. Скелет и есть Скелет. Ничего толком сказать не может.
Она посмотрела на Дом, на запущенный сад. А что, если он прав? И не было никакого падения, не было деревьев, не было ночи с альпами. Надо бежать домой, выяснять, что с комнатой, не переругались ли родители. Да! И вернуть лапоток. Он где-то в подвале лежит. Хватит ее домовому путешествовать, пора дома наводить порядок. Пока его не захватили альпы.
С третьего этажа доносились приглушенные голоса. Из окна в окно блуждал дрожащий свет. У них есть свечи, Синеглазка наверняка принесла красивую скатерть. Сейчас там хорошо, уютно. Настаивается в термосе кофе, на тарелки раскладываются свежие пироги.
Смиля закуталась в плед и пошла к лестницам. Шлось с трудом. Ногу потянула, лицо покалывает, зудит локоть, в плечо точно воткнули длинную иголку. А неплохо ее отделали. Дома разденется, посмотрит, есть ли на теле живое место.
В подвале зашуршало, будто кто пробежал. Смиля присела около полукруглого окна. Как здесь, в такой тьме разглядишь лапоток? Его затоптали уже – столько народа туда-сюда пробежало.
– Домой не пора? – спросила она темноту.
Посыпался песок, отлетел камешек, подброшенный ловкой ногой. Ну, конечно, кто еще мог гонять альп, превратившихся в кошек? Домовой. Вот откуда эти постоянные камешки. Вот кто не пускал сюда Томиловых, чтобы они не становились хозяевами, чтобы не было жертв.
– Поехали!
Смиля опустила руку. Пальцы нащупали крошечную соломенную обувку.
«Домой, домой! – засело у нее в голове. – Кофе и пироги потом».
Плед защищал ее от утренней прохлады. Август. Скоро осень. Ночь несет нотки приближающейся зимы. Опять будет война. Лета с зимой, любви с нелюбовью. Боги всегда выясняют свои отношения через людей.
– Ох, осень, осень, тяжелое время. К зиме надо готовиться.
Домовой сидел под кустом, вертел в коротеньких пальчиках корявую дубовую веточку.
Лаума выступила из-за старого засохшего дуба.
– В следующий раз ты подготовиться не успеешь, – пообещала она.
– Вот в следующий раз и поговорим.
Домовой закряхтел, вставая. Треснула в руках палочка.
– Мне скоро понадобятся новые жертвы, – напомнила Лаума.
– Ну, поищи, поищи.
Домовой хитро улыбнулся.
– Наша война еще не закончена, – холодно произнесла ведьма.
– Это вы воюете, а мы уж так, живем, как можем.
Из рукава домовой достал сушку и звонко ею захрустел.
Лаума гордо вздернула подбородок.
– Кто мог подумать, что мальчишка меня обманет. – Ее голос был глух. – Он побывал в стране Аистов и вернулся. Почему?
– Значит, было к кому возвращаться. Любовь, она и с того света людей приводит.
– Эта девчонка с синими глазами… – В словах Лаумы слышалось сожаление. – А я ведь с самого начала знала, что она подведет, и прогнала ее отсюда. Зачем она вернулась?
– Зачем, зачем… чтобы вытащить любимого. Иль не понимаешь? Да куда тебе…
Домовой махнул рукой, и Лаума неожиданно покачнулась, словно он ее ударил.
– Люди изменились, – мрачно проговорила она. – Раньше они жертвовали всем ради своего доброго имени и славы своего рода, а теперь ради других людей. Очень все неудобно.
– Так уходи. Давно пора. – Домовой отряхнул руки,
