Нина Бархат - Садовник (история одного маньяка)

И замер на краю - ему вдруг показалось: он что-то забыл! Какую-то важную мелочь.

Сломя голову он бросился в дом (было святотатством оставлять ее одну! пусть даже ненадолго!). В спальне горящей птицей несколько минут метался от стены к стене (да что же, черт возьми, заставило его вернуться?!)… пока глаза сами не наткнулись на цветок возле постели.

Со вздохом облегчения Эд сгреб его в охапку и, скользнув равнодушным взглядом по затейливой вязи своих отпечатков на стенах, вышел во двор…

Он вложил в ее руки свой последний подарок, чувствуя к нему зависть - жгучую и бессильную (остаться с ней навсегда!). А потом принялся засыпать белоснежное, нежное тело, торопясь почему-то и зачем-то следя, чтобы листья прятали рану…

Когда непокрытым осталось только ее лицо, по-прежнему безмятежно счастливое, Эд понял: кажется, он наконец сделал все правильно. Занес лопату…

И черная вуаль накрыла ее с головой!

Ветер ударил в дверь, испытывая прочность огромного деревянного полотна весом, наверное, в полтонны (еще из тех времен, когда все делалось на века). Оно дрогнуло под натиском, застонало, завибрировало. Впустило ледяное щупальце агрессора в широкую щель над порогом… Но выстояло. Лишь по грубо оштукатуренным и окрашенным в неопределимый цвет стенам прокатилась дрожь, отозвавшаяся в рамах унылым затухающим звоном, да к разветвленной сети трещин под потолком добавилась еще одна…

Ободренный успехом, ветер сыпанул щедрую пригоршню капель, и по окну поползли косые строчки дождя - полустертые, почти незаметные на угольно-черном стекле…

Проклятая осень! Все вокруг мерзнет, все погружается в сон. Или смерть.

Нет, конечно, позже - после минус двадцати - плюс три и дождь будут блаженным теплом, но сейчас… С-с-сука, холодно!!!

Стуча зубами и кутаясь в чудом обнаруженный плед, капитан ругался последними словами, но уснуть все равно не мог.

Несмотря на фиктивно наступивший отопительный сезон, батареи нельзя было назвать даже теплыми. И это бесило вдвойне! Сегодня сама природа милосердно позаботилась о том, чтобы он мог поспать на дежурстве - темень, дождь хлещет, холод собачий… Да никто в такую погоду нос из дома не высунет! Какие еще, мать их, преступления? Спи, редкая возможность… Так нет же!

Капитан храбрился, зябко натягивал плед повыше и, раз за разом тыкаясь дырявым носком в стылый кожзам дивана, мучительно пытался согреться…

Наконец спустя, наверное, час болезненной дрожи (до, чтоб их, судорог!) дремота заволокла смутной дымкой окружающие предметы. И вот он уже расслабился, отважно выставил из-под пледа руку и куда-то поплыл по знакомой реке в своей любимой куртке на толстенном меху, с термосом горячего сладкого чая и бутербродами, с удочками, с замечательными опарышами и вкуснейшими (для рыб, понятное дело) резвыми червями, заготовленными на даче у тещи накануне после дождя…

Пробуждение, как всегда в таких случаях, было мерзким.

Капитан схватился, приподняв голову над тощей подушкой. Пожевал губами, прощаясь с колбасой на батоне и вожделенной курткой и стараясь понять, что же его разбудило… Широко распахнутые, но еще ничего не видящие глаза обежали комнатку…

Как вдруг громоподобный стук в дверь властно напомнил о себе!

С жалобным стоном дежурный сел на краю дивана, по ходу движения прикидывая: следует открыть (как требует устав) или наплевать и лечь снова (как настойчиво советует глас разума)… Тем временем сон улетучивался безвозвратно. Пару минут страдалец по инерции пытался удержать внутри его благословенный омут… А потом, грязно выругавшись, поплелся открывать.

В дверь упрямо ломились. Уже всерьез. Так, что даже из «обезьянника» доносились емкие характеристики ночного гостя.

«Не свезло так не свезло! - мысли путались под стать заплетающимся ногам и непослушным, вновь коченеющим пальцам. - Наверняка что-то серьезное - в такой-то час…»

Дверь скрипнула, впуская в помещение сырость и новую порцию пронзительного холода. Капитан поежился. Запоздало сообразил, что забыл штатное оружие в кобуре на диване… Но тут же невольно расслабился при виде фигуры, маячившей за дверями и источавшей волны многослойного перегара.

Последнее вдруг взбесило его, спокойного в общем-то человека.

- Ну не еб твою мать?! - с негодованием заорал он, окончательно проснувшись и даже взбодрившись до определенной степени. - Какого хера ты сюда приперся?!

Бомж стоял нетвердо, сильно накреняясь и опять восстанавливая потерянное равновесие, с опущенным лицом внимательно разглядывая дверные петли.

- С тобой говорю, ты, ходячее бухло! - брызжа слюной, дежурный угрожающе боднул головой в сторону пьяного.

Тот поднял рассеянный взгляд. И стало видно, что он не так стар, как казалось вначале.

- Пошел нах отсюда! Ты хоть знаешь, куда ломишься? Это - милиция!!!

Бомж не шелохнулся.

«Дерьмо, - скривился капитан. - Хоть бы его тут не вывернуло - с меня же спросят!»

В этот момент мужчина очнулся - помотал головой, как бы отгоняя назойливую мысль. Четко произнес: «Милиция. Знаю. Арестуйте меня - я убил человека», - и протянул в неожиданном жесте сложенные руки.

Они были невообразимо грязны - покрыты запекшейся коркой (возможно, и крови) с беззастенчиво широкой «траурной» каймой под ногтями. Картину дополняли манжеты - засаленные, в пятнах (выпивки? соуса? или чего похуже?) - некогда белой рубашки. Половина пуговиц на ней была оборвана, половина косо застегнута. Наброшенная поверх этого великолепия куртка (потертая, мешковатая - будто с чужого плеча) напоминала то, чем, по сути, и являлась - содранную шкуру несчастного животного. А уж вонь…

Капитан отшатнулся.

- Убил он… Пить надо меньше!

Руки незнакомца дрогнули, чуть опустились. Но тут же опять взметнулись в самоотверженном жесте.

- Я сказал, арестуйте! - в его голосе зазвенела глухая, безнадежная злость.

- Сказал? - переспросил капитан саркастически. - Ну раз сказал - та-да ка-неш-на… Раз Он Сказал… Пошел вон!!! - и лихо замахнулся дверью, чтобы грохнуть ею перед самым носом бомжа…

Но в последний миг поежился от сухого короткого звука, раздавшегося вместо ожидаемого удара - ночной посетитель подставил голову в проем (нет, ну точно больной! хоть бы ногу, что ли…). Как в замедленной съемке, голова повернулась, с трудом фокусируя потерянный взгляд, и произнесла в сторону капитанских ботинок тихим, но твердым голосом:

- Я отсюда не уйду, пока меня не арестуют.

От неожиданности дежурный растерял всю свою злость.

И подумал: «Ведь и правда - пусть посидит до утра, жалко, что ли? Так оно безопасней будет… Псих же натуральный! А то потом: "Почему не задержал? Какое имел право?" Вот только оформлять его - это ж стопка чертовой бумаги!…»