Евгения Грановская - Чёрный король

– Вы в самом деле любите меня?

– Да, люблю. Я виновата. Очень виновата перед тобой, Миша. Но прошу тебя, не говори со мной таким тоном. Мое сердце не выдержит.

Он усмехнулся, затем окинул ее с ног до головы прищуренным взглядом и сказал:

– Что ж, сударыня, любовь – светлое чувство. Она заставляет свернуть горы, это я по себе знаю.

Анна прижала стиснутые руки к груди и спросила со слезами на глазах, боясь поверить в прощение:

– Так ты меня простил?

– Конечно, – ответил шахматист.

Анна улыбнулась и вновь хотела обнять Чигорина, но он остановил ее жестом.

– Не так быстро, – сказал он, и голос его на этот раз не предвещал ничего хорошего. – После всего, что вы тут наговорили, я должен хорошенько проверить вашу любовь. Чтобы снова не оказаться в дураках.

– Я готова ради тебя на все! – порывисто сказала Анна.

– Так ли? Что ж, может быть. У меня для вас есть испытание. Разденьтесь догола и пройдите нагишом по Аничкову мосту, как леди Годива, прикрывая свою прекрасную грудь прекрасными распущенными волосами.

Анна побледнела. Теперь на ее худом лице остались только глаза – огромные, испуганные. Казалось, она отказывается верить в то, что услышала.

– Ты шутишь, – пробормотала она, силясь улыбнуться. – Это не может быть всерьез.

Чигорин молчал.

– Господи, Миша, скажи, что это шутка! Умоляю тебя, скажи! Скажи, и мы заживем, как жили, любимый, даже лучше – намного лучше! Я буду тебе самой хорошей женой! А не захочешь – самой страстной любовницей! Только скажи, что ты пошутил! Скажи!

Чигорин молчал, обхватив руками плечи и глядя на Анну сверху вниз холодным, презрительным взглядом.

– Ты не пошутил, – сказал Анна, сникая. В глазах ее стояли боль и отчаяние. – Я не думала, что ты можешь быть таким жестоким… Что ж, видно, такая судьба.

Лицо Чигорина дрогнуло, но тут же похолодело снова.

– Хорошая игра, – кивнул шахматист. – На какую-то секунду я вам даже поверил. Но слава богу, вы научили меня быть осмотрительнее. Собирайте вещи, сударыня. Сейчас я уйду, а когда вернусь – вас не должно быть здесь.

Анна опустила голову и обессиленно присела на краешек стула.

Чигорин некоторое время смотрел на нее, потом пожал плечами, как бы говоря «ну уж, нет, два раза на один фокус ловиться я не стану», повернулся и сняв с вешалки пальто, вышел из квартиры.

Когда русскому человеку плохо, он идет в кабак. В тот день Михаила Ивановича видели во всех кабаках Санкт-Петербурга. Вопреки обыкновению, он был тих. И вопреки обыкновению, пил не водку, а шампанское. Пил молча, угрюмо и словно бы автоматически, равнодушно и без разбору угощая тех, кто подсаживался к нему за столик. За день он выпил не менее двух ящиков. Около полуночи Чигорина, мертвецки пьяного, привез домой на санях молодой приказчик одного из питейных заведений.

– Хорошо, что отключился, – заметил приказчик, прихлебывая из блюдца чай в комнатке у хозяина дома. – Иначе бы допился до смерти.

– Это точно, – кивнул хозяин дома и задумчиво подул на свое блюдце. – От него сегодня женщина ушла.

– Женщина?

– Угу. Часа три тому назад. С одним саквояжем. Я для нее кучера ловил.

– Ай-яй-яй, как плохо, – покачал головой приказчик. – Что ж, может быть, еще помирятся?

– Нет, – сказал хозяин. – Не помирятся. Я видел ее лицо. С таким лицом уходят не на время, а навсегда.

– Вот то-то ж… – вздохнул приказчик и поставил чашку на стол.

– Еще? – спросил его хозяин.

– Коли не жалко.

– Да чего ж…

Хозяин подставил чашку под краник самовара и наполнил ее кипятком доверху. Затем плеснул и заварки.

– Завтра сочельник, – сказал он, пододвигая чашку гостю.

– Ага, – сказал тот, поглядывая как бы ненароком на вазочку с вишневым вареньем – много ли еще осталось?

– Мои внуки чего удумали – елку будут наряжать! – сказал хозяин, улыбаясь своим мыслям. – Уже и игрушек из лавки натаскали. Одно слово – сорванцы.

– Дело хорошее, – сказал на это приказчик, пододвинул к себе чашку поближе и запустил ложку в вазочку с вареньем.

– Да-а… – задумчиво произнес хозяин и тоже подлил себе чаю.

Оба размешали сахар, разлили чай по блюдцам, поднесли блюдца к губам и принялись дуть на него так серьезно и так сосредоточенно, словно занимались самым важным делом на земле.

Чигорин пил три дня без просыху. А под вечер третьего дня к нему наведался старый приятель, самарский адвокат Андрей Николаевич Хардин, который тоже не прочь был иногда сыграть в шахматы, когда находился достойный противник.

Застав Чигорина в свинском состоянии, Хардин, будучи человеком терпеливым и добродушным, в течение часа приводил пропойцу-приятеля в себя, применив для этого целый ряд процедур – от крепкого кофе с чилийским перцем до обливания холодной водой. Начал он часов в шесть, а в семь с четвертью Михаил Иванович уже сидел за столом, закутавшись в шерстяное одеяло, и пил крепчайший, сладкий кофе, держа огромную чашку двумя руками и простуженно шмыгая носом.

Андрей Николаевич смотрел на него насмешливо, но по-доброму.

– Ты знаешь, Миша, что-то такое происходит вокруг, – разглагольствовал он, потягивая кофе со сливками. – Что-то странное. Представь себе: мой лучший ученик бросил шахматы и подался в революционеры. Неужели писать прокламации интереснее, чем играть в шахматы?

– Возможно, он захотел жить в ладу с собственной совестью, – угрюмо ответил Чигорин. – А совесть сказала ему, что не время играть в шахматы, когда вокруг так много дерьма.

Хардин посмотрел на приятеля удивленно.

– Но революция – это же кошмар!

– У Бостанжогло несколько миллионов в швейцарском банке, – глухо проговорил Михаил Иванович. – А простые люди вынуждены всю жизнь потом и кровью зарабатывать себе кусок хлеба. Я слишком долго нуждался, чтобы об этом забыть.

– Но ведь миллионщики делятся с народом, Миша. Меценатствуют, подают щедрую милостыню, и вообще.

– «Милостыню», – со злой усмешкой повторил Чигорин. – Взял бы я эту их милостыню и вставил им в… По самые гланды.

– Ты что-то сегодня особенно угрюм, – нахмурился Андрей Николаевич. – Думаю, это из-за похмелья. Тебе нужно поменьше пить.

В дверь постучались. Поскольку Чигорин молчал и к тому же сидел к двери спиной, ответил на стук Андрей Николаевич:

– Войдите!

Дверь открылась, и в комнату вошел хозяин дома.

«Ну, как он?» – вопросительно кивнул хозяин, глядя на закутанную в одеяло спину Чигорина.

«Лучше», – кивнул ему Хардин.

Хозяин кашлянул в кулак.

– Я что пришел-то, Михал Иваныч… Тут вам посылочку принесли.

Только сейчас Хардин увидел, что хозяин держит под мышкой небольшой деревянный ящик.