Максим Кабир - Неадекват (сборник)

Голова хозяйки запрокидывается, возвращается на место. Уцелевший глаз смотрит на меня удивленно. Недоверчиво, как у пьяницы, обнаружившего под кроватью непочатую бутылку водки. Ее, как и Гитлера, не взять обычными способами умерщвления живой плоти. Но моя выходка – этот выстрел – настолько ошарашивает Алису, что она замирает.

Пулевое отверстие затягивается. Медленно, словно всасываясь само в себя. А может, мне это только кажется, ведь в воздухе висит все больше седых туманных полос. Дом рычит и стонет. Выпускает из стен длинные белые зубы, пытаясь напугать, подчинить, заставить отступиться. С этим он, пожалуй, слегка опоздал…

Сую пистолет за пряжку ремня, достаю зажигалку.

Чуть не роняю, омертвевшими пальцами крутанув ребристое колесико. Подпалив тряпку, с резким замахом швыряю бутылку в свою бывшую госпожу. Не в саму фигуру, а под ноги. Где прочный дубовый паркет раскалывает стекло снаряда и позволяет липким лентам пламени охватить ее стройное тело.

Она орет. Вопит, рычит, стонет и скулит так пронзительно, что окно снова трещит, роняя битые стекла. Пячусь, затыкая уши руками, бегу наугад, не разбирая дороги и забывая, где оставил следующий тайник с горючим. Дом снова меняет планировку и архитектуру, но мне плевать, даже если я не смогу найти выхода…

Сквозь анфиладу вижу Пашка. В обгорелом костюме, баюкающего на груди сломанную правую руку. Он несется через лабиринты Особняка так, словно за ним, нах, гонятся все демоны преисподней. По следам парня, прихрамывая, но не теряя настойчивости, упорно плетется обезумевший американский питбультерьер.

Собака изранена, покрыта коркой запекшейся в огне крови, но все еще преследует жертву, в которую вцепилась не зубами, а умом и угасающим сознанием. Этим пес сейчас очень похож на меня, и я искренне желаю ему удачи. Мысленно извиняюсь перед торчком-аптекарем, которому уже не смогу помочь.

Следующим я встречаю Петю.

В его излюбленном положении – стремлении к горизонтали. Лежащего на полу, похожего на выбросившегося на берег кита. Конечно, он бы никогда не смог выбраться из охваченного огнем гаража на своей любимой коляске. Поэтому толстяк ползет, вонзая звериные когти в паркетные щели. Тяжелыми рывками подтягивает обугленное тело и медленно, неотвратимо удаляется от источника пожара.

Что удивительно: ни его холеное лицо, ни волосы почти не обгорели. Все так же лоснится узкий лоб, задорные поросячьи глазки выглядывают из складок, образованных веками, щеками и мясистым носом. С непокорной бравадой топорщится светлый волнистый чуб.

– Ты восхитительно наглый ублюдок, Диська, – неразборчиво бормочет туша, увидев меня и приподнимаясь на руках. – Сегодня сожру твой мозг. С превеликим удовольствием…

Я устал от болтовни. Я не знаю, на что способен именно этот выродок.

А еще я научился справляться с пистолетом.

Поэтому подхожу поближе, нависая над братом хозяина так, как только считаю безопасным. Он пытается дотянуться до моей ноги, но я всаживаю в кучерявую голову сразу восемь пуль. До донышка опустошаю обойму, получив волну нестерпимого, неописуемого словами удовольствия…

Петр утихает, уткнувшись обезображенным лицом в пол. Не знаю, как долго он будет пребывать в состоянии несмерти, но проверять желания не имею. Бросаю бесполезный пистолет. Огибаю тушу, снова прокладывая дорогу сквозь дым.

Дышать становится все труднее.

Закрываю рот галстуком, стараясь вдыхать реже и мельче. Спотыкаюсь все чаще. Глаз, покрытый кровью, почти не открывается. Кожа горит и чешется так, словно изнутри ее раздирают железными иглами.

Из-под ногтей лезут алые муравьи, и я не уверен, что это галлюцинация. Одним из зубов, выращенных из стены, Особняк дотягивается до моего правого плеча. Взрезает рукав пиджака и оставляет глубокую царапину.

Брожу кругами, стараясь не прикасаться к стенам.

Первый этаж охвачен пламенем, я слышу треск и грохот. Внизу еще что-то взрывается, заставив меня покачнуться и потерять равновесие. Свет гаснет – теперь коридоры и холлы освещены только заревом.

Огонь поднимается все выше, пожирая художественную мастерскую, музыкальный зал, библиотеку и каминную, спальни, ванные комнаты и детские игровые. Пожирая кабинет, в котором я репетиторствовал. Пожирая того, кто привык пожирать сам…

Мальчишку нахожу, все же выбравшись к дверям Особняка. Тем самым, в которых когда-то впервые встретил Себастиана, молчаливого, непрошибаемого и опасного. Опасного до тех пор, пока кто-то прикасается к серебряным украшениям каменных жерновов…

Колюнечка стоит в распахнутом дверном проеме, в который нестерпимо яростным сквозняком одну за другой уносит дымные ленты и узкие языки огня. Стоит прямо, безвольно опустив руки вдоль прожженного пиджачка. Крохотный, беззащитный. Даже в полумраке я вижу, как на его упитанных щечках блестят полоски слез.

– Не уходи… – навзрыд бормочет он, утирая перемазанную сажей скулу тыльной стороной ладони. – Дениска! Ты же мой друг! Не уходи…

Говорю, стараясь, чтобы губы не дрожали:

– Уйди с дороги, Коля. Уйди по-хорошему.

Пламя ревет и бушует за моей спиной. Никаких систем противопожарной безопасности – дом всегда был выше этого, всегда умел предотвратить, не позволить. Не в этот раз.

На верхних этажах что-то рушится. Треск и грохот протыкают скопившееся молчание, как удар стилета. Детский пиджачок в отсветах огня кажется желтым. Вспоминаю насыщенный блеск обручального кольца на пальце той, с которой тебе не суждено. Вспоминаю известный всему миру треугольник радиационной угрозы, лаконичный в своей неотвратимости…

– Я тебя не отпущу, – говорит мальчишка, лакавший лошадиную кровь. – С друзьями так нельзя, мама учила…

Повторяю, как заведенный, не понимая, что делать дальше:

– Уйди.

Губы мальчика шевелятся, но теперь из них вырывается голос Константина, монотонный и гипнотизирующий:

– Ты можешь избавиться от этого места вокруг себя, – рот кривится в усмешке, такой неприглядной и зловещей на круглом маленьком лице. – Но что ты будешь делать с этим местом внутри себя?

Делаю шаг в сторону и беру со столика тяжелый подсвечник.

Беру бережно, будто это не бронза, а модель бумажного парусника, собранного из тысяч деталей на очень ненадежный клей. Он теплый, как и моя одежда, от которой уже валит пар, до того близко подобрался огонь. Повторяю в третий раз: