Гильермо Дель Торо - Штамм. Начало

– А внутренние органы? – спросил Эф. – У Редферна они выглядели так, будто покрылись раковыми опухолями.

– Все тело захватывается и трансформируется. Вирус меняет его под себя. Они больше не дышат. Вдыхают, это остаточный рефлекс, но не получают кислорода. Легкие не используются по назначению, они съеживаются и изменяются.

– У Редферна, когда он нападал, изо рта выскакивал некий хорошо развитый орган с жалом на конце.

Сетракян кивнул с таким видом, будто согласился с тривиальным высказыванием Эфа о погоде.

– Да, он увеличивается в размерах, когда они кормятся. Их плоть становится чуть ли не алой, белки глаз, ногти. Жало, как вы его называете, это новый орган, видоизмененные глотка, трахея и легкие. Вампир может выстреливать этим органом из грудной клетки на расстояние от полутора до двух метров. Если вскрыть взрослого вампира, вы обнаружите, что он состоит из мышечной ткани и соединяется с резервуаром, в который поступает кровь. Им необходимо регулярное поступление человеческой крови. В этом смысле они похожи на диабетиков. Не знаю, врач у нас – вы.

– Я так думал раньше, – пробормотал Эф. – Теперь уверенности нет.

– Мне казалось, что вампиры пьют кровь девственниц, – подала голос Нора. – Они могут гипнотизировать… превращаются в летучих мышей…

– Их очень уж романтизировали. Правда более… как бы это сказать?

– Ужасна, – предложил Эф.

– Отвратительна, – добавила Нора.

– Нет, – качнул головой Сетракян. – Банальна. Вы почувствовали запах аммиака?

Эф кивнул.

– У них очень компактная пищеварительная система, – продолжил Сетракян. – В ней нет емкостей для хранения пищи. Непереваренная плазма и другие остатки выбрасываются, чтобы освободить место вновь поступающей пище. Зачастую выбрасываются во время кормления.

Внезапно атмосфера внутри пластикового шатра, поставленного над больничной кроватью Джима, изменилась. Голос Сетракяна упал до шепота.

– Стригой, – прошипел он. – Здесь.

Эф посмотрел на Джима. Его глаза открылись: черные зрачки, сероватые с оранжевым отливом белки, совсем как небо в сумерках. Он лежал, уставившись в потолок.

Эф почувствовал укол страха. Сетракян подобрался, готовясь нанести удар. Скрюченные пальцы руки обхватили трость чуть ниже набалдашника в форме волчьей головы. Эфа поразили глубина и сила ненависти, которую он увидел в глазах старика.

– Профессор… – прошептал Джим, с его губ сорвался стон.

Веки упали, он вновь погрузился… не в сон – в транс.

Эф повернулся к старику.

– Откуда он… знает вас?

– Он не знает, – ответил Сетракян, не расслабляясь, по-прежнему оставаясь начеку. – Он теперь – тот же трутень, часть улья. Общность из многих тел, объединенная единым разумом. – Старик посмотрел на Эфа. – Эту тварь необходимо уничтожить.

– Что? – вскинулся Эф. – Нет.

– Он более не ваш друг, – настаивал Сетракян. – Он – ваш враг.

– Даже если это и так, он мой пациент.

– Этот человек не болен. Он перешел в состояние, где болезней более нет. Через несколько часов он переменится полностью. А кроме того, это чрезвычайно опасно – держать его здесь. Как и в случае с пилотом, вы подвергаете опасности людей, которые находятся в этом здании.

– А что если… если он не получит крови?

– Без пищи он начнет пожирать себя. Не получив крови в течение сорока восьми часов, червь берется за мышцы и жировые клетки, процесс этот медленный и болезненный. И так будет продолжаться, пока не останутся только вампирские системы.

Эф продолжал качать головой.

– Мне необходимо составить программу лечения. Если болезнь вызывается вирусом, нужно начать работу по поиску лекарства.

– Лекарство есть только одно, – ответил Сетракян. – Смерть. Уничтожение тела. Милосердная смерть.

– Мы – не ветеринары, – отрезал Эф. – Мы не можем убивать людей, которые больны слишком тяжело, чтобы выжить.

– Вы убили пилота.

– Там – другое, – пробормотал Эф. – Он напал на Нору и Джима… бросился на меня.

– Ваша философия самозащиты, правильно истолкованная, полностью соответствует и сложившейся ситуации.

– Тогда это будет философией геноцида.

– А если их цель – уничтожение человечества… каков ваш ответ?

Эф не хотел общих рассуждений. Он смотрел на коллегу. Друга. Сетракян понял, что ему их не переубедить. Пока.

– Отведите меня к останкам пилота, – сказал он. – Возможно, вы измените свою позицию.

Все молчали, пока на лифте спускались в подвал. Дверь в морг была открыта. Рядом стояли полицейские и администратор больницы.

Эф направился к ним.

– И что тут?..

Он увидел, что металлическая коробка погнута, замок взломан.

Администратор не открывала дверь. Кто-то ее взломал.

Эф быстро заглянул внутрь.

Пустой стол. Останки Редферна исчезли.

Эф повернулся к администратору, но, к его изумлению, увидел, что она отошла на несколько шагов и уже что-то говорит полицейским.

Сетракян взял его за руку.

– Нам лучше уйти.

– Но я должен выяснить, где его останки.

– Их нет, – сказал Сетракян. – И нам их уже не найти. – Старик с удивительной силой потянул Эфа за собой. – Я думаю, они свое дело сделали.

– Какое дело? О чем вы?

– Главным образом, отвлекли. И эти останки такие же мертвые, как пассажиры с того самолета, чьи тела однажды лежали в моргах.

Шипсхед-Бей, Бруклин

Только-только овдовевшая Глори Мюллер искала в Интернете советы тем, чей супруг умер, не оставив завещания, когда заметила новостное сообщение об исчезновении трупов пассажиров рейса 753. Пошла по линку, прочитала заметку над названием: «Никакой ясности нет». Федеральное бюро расследований через час назначило пресс-конференцию, чтобы объявить об увеличении вознаграждения за любую информацию, связанную с исчезновением из моргов трупов пассажиров, прибывших в Америку рейсом авиакомпании «Реджис эйрлайнс». Заметка пугала. По какой-то причине Глори вспомнила прошлую ночь, когда она проснулась от кошмара и услышала шорохи на чердаке.

Из того сна, что разбудил ее, она помнила только одно: Герман, ее недавно умерший муж, вернулся к ней из мертвых. Произошла ошибка; этой странной трагедии, что произошла с пассажирами и экипажем рейса 753, в действительности не было, и Герман прибыл к двери черного хода их дома в Шипсхед-Бей с улыбкой на лице – улыбкой типа «а ты думала, что избавилась от меня?» – в ожидании ужина.

На людях Глори играла роль скромной, скорбящей вдовы и собиралась играть эту роль во время расследования и судебного разбирательства. Она никому не собиралась рассказывать, что полагает подарком судьбы трагические обстоятельства, забравшие жизнь ее мужа, с которым прожила тринадцать лет.