Алоха из ада (ЛП) - Кадри Ричард

Я в вестибюле того, что в моем старом мире было Обсерваторией Гриффит-парка. Эта версия не похожа на ту, куда Галилей заглянул бы отлить. Полы и стены из голого цемента. Большая открытая палата и одиночные камеры по кругу на нижнем этаже. Двери всех камер разблокированы или выбиты. Находящиеся там психи наблюдают, как парочка старых душ, возможно, ведьм, пускают пыль из крошечных изумрудных пирамидок по орбите вокруг хрустальных кубов в виде воображаемых созвездий.

На втором этаже более колоритные типы. Джек сказал, что в психушке были адовцы, и для разнообразия не солгал. Там их несколько, вперемешку с человеческими душами. Они играют в игры, которые, возможно, понятны лишь им одним, бросая бутылки с зельями и кости людей либо животных, а затем рисуя кровью и дерьмом на полу символы. Когда рисунок закончен, все делают шаг и принимают новую странную позу. «Подземелья и Драконы» для настоящих чудовищ в реальном подземелье.

Третий этаж — это старомодный чёрно-белый «Бедлам»[259] Бориса Карлоффа, который я искал. Тусклый, влажный вонючий. Вот где они держат однопроцентников[260]. Все камеры на нижних двух этажах открыты, а эти снабжены засовами двойной толщины, окружёнными связующими заклятиями. И они работают, потому что большинство камер всё ещё заняты.

Хорошая новость заключается в том, что эти немногие сбежавшие из своих камер пациенты третьего этажа представляют большую опасность для себя, чем для меня. Два грязных адовца катаются по полу, грызя смирительные рубашки друг другу. Не могу сказать, они пытаются помочь или съесть друг друга. Судя по дырам в материале и их сломанным зубам, похоже они занимаются этим уже давно и безуспешно. Тем не менее, следует отдать им должное за упорство.

Внезапно из темноты появляется адовец размером с Человека-Краба и ковыляет мимо, не глядя в мою сторону. Должно быть, он был прикован к стене своей камеры. У него на запястьях металлические наручники и цепи, и он волочит за собой два огромных резных камня. Судя по глубоким царапинам на полу, похоже, всё, чем он был занят всё время с тех пор, как выбрался, — это бесконечно волочил по третьему этажу тяжёлые цепи и камни. Когда он проходит мимо запертых камер, проклятые души и адовцы колотят в двери и воют на него.

От главного коридора в сторону ведёт короткий проход. Худшие из худших будут там. Я тихо прохожу по нему и заглядываю за угол. Там всего лишь два охранника. Вот где будет Элис. У меня перехватывает дыхание. Это самое близкое, что я был к ней за последние одиннадцать лет, и на пути всего лишь парочка скучающих швейцаров.

Впервые за то время, что я здесь внизу, мне страшно. В обычной ситуации я бы вытащил наац и попёр бронтозавром на двух паршивых охранников. Но если я совершу какую-либо поразительную глупость, в камере может оказаться ещё один охранник, который может убить Элис. Ангел напоминает мне, что ещё я ношу совершенно новую руку, которой никогда не пользовался в бою. В кои-то веки мне нужно всё обдумать.

Пару минут спустя волочащий камень адовец сворачивает в этот конец коридора. Охранники у камеры Элис даже не поднимают глаз. Они сотни раз слышали, как он проходит мимо. Охранники не могли бы выглядеть более скучающими.

Я распластался по стене. Когда захолустный Сизиф проходит мимо, я достаю чёрный клинок и перерезаю его тяжёлые цепи, одновременно давая лёгкий пинок под зад. Недостаточно, чтобы причинить ему боль. Но достаточно, чтобы вытолкнуть его в боковой проход. Охранники станут первыми, кого он увидит, когда поймёт, что свободен.

Сперва он стоит там, скорее всего, потеряв равновесие из-за свалившегося со спины большого груза. Затем смотрит на свои пустые руки. Видит тёмную гангренозную плоть вокруг кандалов, где они впивались в его запястья бог знает сколько времени. Охранники недовольны. Они хотят, чтобы он продолжал таскать камень. Они не хотят, чтобы он усовершенствовался. Должно быть, парень с кандалами улавливает негативные волны охранников, потому что направляется прямо к ним, чтобы поговорить по душам. Не совсем уверен, что они говорят, но я слышу много «ай» и «не вздумай», а также хруст, который у меня ассоциируется со сломанными костями. Ангел напоминает мне быть терпеливым и подождать, пока беседа стихнет сама по себе.

Через пару минут всё ещё дезориентированный гигант выходит из коридора. Он покрыт кровью и другими разноцветными жидкостями, о которых я не хочу думать. Он смотрит на свои камни, в отчаянии и потерянный без них. Я подхожу и беру конец одной из цепей. Он поднимает глаза, когда слышит, как звенья гремят друг о друга. Я протягиваю ему цепь. Он глядит на меня целую минуту. Не уверен, что он видит. Может, сумасшедшие способны видеть сквозь чары? На моё лицо всё ещё налеплена кожа адовца, так что весьма странно, когда на меня смотрят, словно видят моё живое тело.

Он медленно протягивает руку. Я обматываю цепь вокруг его ладоней и смыкаю его пальцы на металле. Он наклоняется вперёд. Вес другой, но достаточно знакомый, чтобы он знал, что делать. В тот момент, когда опускает голову, он забывает обо мне. Он упирается и тянет. Камни у него за спиной успокоительно скребут по полу.

Я иду по боковому проходу, перешагивая через ошмётки охранников, пока не подхожу к двери в конце. Она заперта, и смотровая задвижка заварена. Я не могу быть на сто процентов уверен, что находится по ту сторону. Я вскрываю клинком железный навесной замок. Не успевает тот упасть на пол, как я изо всех сил пинаю дверь ногой. Она поворачивается, и когда дверь распахивается и ударяется о стену, одна из петель лопается.

Когда я вхожу внутрь, то слышу сдавленный вскрик из самого дальнего, самого тёмного угла камеры. Он звучит ужасно по-человечески.

— Элис?

Ничего.

— Элис?

И секунду спустя вот она. Одиннадцать лет я ждал этого. Я потерял счёт тому, сколько существ убил, и как уничтожал всё на своём пути. Меня избивали, закалывали, сжигали и калечили в двух планах бытия, чтобы настал этот момент. И вот я здесь, и вот она здесь, и мы вместе в одной комнате, возможно, за несколько часов до конца всего. Мне хочется схватить её и целовать, но я не думаю, что это чувство взаимно.

Она стоит, прижавшись спиной к дальней стене и оскалив зубы. Она держит деревянный кол. Похоже, она отломила ножку от стула и заточила её о пол. Это моя девочка.

— Элис…

— Не подходи ко мне! — кричит она и пинает в меня покрытую зловонными помоями металлическую тарелку. Эти тупицы пытались кормить её адовской едой? Даже я не стал бы есть большую часть этой дряни, а я не прибыл сюда прямым рейсом с Небес.

— Всё в порядке, — говорю я ей, — это я. Я пришёл забрать тебя отсюда.

Она поднимает кол выше.

— Я никуда не пойму с тобой, мудак! Оставь меня в покое!

В камере только одна маленькая масляная лампа. Всё, что она может видеть, — это мой затенённый профиль от света в коридоре. Я подхожу ближе, так что я больше не призрак.

— Элис. Я пришёл спасти тебя.

Она делает выпад и глубоко вонзает кол мне в грудь. Меня отбрасывает к стене. Пару месяцев назад Кэнди дала мне противоядие от укуса зомби на кончике ножа, а теперь это. Почему все женщины, которые мне нравятся, в конце концов пыряют меня? В данном случае ответ очевиден. Я так обрадовался идее, что наконец-то увижу её, что забыл, что щеголяю робожучиной рукой и лицом адовца. Я вытаскиваю деревяшку из груди и швыряю в коридор. Даже безоружная, Элис выглядит так, словно готова сыграть со мной во Фрайзера и Али[261]. Она всегда была такой. Никогда ни перед чем не отступала.

Ты действительно собираешься пожертвовать собой, чтобы спасти своего главного предателя? Медея, заткнись. У нас тут особенный момент. И теперь я знаю, что ты лгала, так что давай.

Даже проткнув, меня не убьёшь, но так больно, будто носорог сделал прививку от гриппа своим рогом. Я сажусь на деревянный стул, который Элис не сломала, и откидываю капюшон с головы своей новой жучиной рукой. Мои ботинки скользкие от внутренностей мёртвых охранников. Моё пальто покрыто кровью и пахнет как канализация. И в придачу моё лицо. В те несколько секунд, когда я впервые увидел её, мне показалось, что я больше не Сэндмен Слим. Я был обычным скучным стариной Джеймсом Старком. Вместе с болью возвращается истина. Я в адовой психушке, вонючий, искалеченный и противный. Наконец-то я тот монстр, которым всегда себя называл.