Барбара Эрскин - Прячась от света

– Постарайся держать ее подальше. Кажется, она хочет рассказать о нашей затее своему руководителю.

– Ладно. Джо, Алиса и я поедем в среду, а ты присоединяйся к нам в пятницу.

– Марк, перед тем как уедешь, ты вспомнил наконец, что будет в воскресенье? – Колин усмехнулся.

Марк нахмурился:

– Почему это так важно?

Колин откровенно расхохотался:

– Вообще-то, это может быть очень важно. Это же Хэллоуин!

51

В тот же вечер

На горизонте все еще горела тонкая золотисто-охряная полоска заката, когда Эмма очнулась. Было холодно, и она зябко поежилась, вдруг обнаружив, что все еще сидит на стене террасы. Растерянно озираясь, она заметила, что ее плащ покрылся налетом холодной росы. Она заснула, сидя на стене!

– О боже! – Вспомнив свой сон, она вздохнула почти навзрыд, и во вздохе ее послышались боль и мольба. Она прижала руку к губам. Старая женщина с мучительно скрюченными ногами, кровь, зловещая жестокость другой женщины с острой иглой в руке и наблюдающий за всем этим мужчина у стола с пронзительными умными глазами и аккуратной острой бородкой вокруг тонких презрительных губ... Ужас!

С трудом расправив застывшие руки и ноги, Эмма наконец встала и пошла в дом. Позади где-то вдалеке ухнула сова. Открыв кухонную дверь, Эмма посмотрела на часы. Она проспала менее десяти минут, но как много всего произошло во сне! Бедная Лиза, которая так счастливо жила в этом доме. Это был действительно счастливый дом, дом, где всегда были рады людям.

Макс прыгнул с пола на стол, взмахнул хвостом и сощурил глаза в кошачьем приветствии. Мурлыканье означало, что он осведомляется об ужине. Сейчас к нему присоединится Мин, ей надо их покормить. Эмма встала у плиты, чувствуя, как домашнее тепло растекается по телу. Мин с довольным мурлыканьем проникла в дом сквозь кошачий лаз.

Тяжелая липкая тоска, вызванная сном, все еще давила на Эмму. Все было настолько реально! Ничто не подтверждало, что это был просто обычный сон: детали, ощущения, запахи – все было слишком реальным, и последовательность событий была слишком логичной.

Так что же это было?

Кошки закончили трапезу, начисто вылизали мисочки, поменялись местами, старательно обследовали мисочки друг друга на предмет оставшихся там лакомств и уселись рядышком возле плиты, чтобы умыть лапки и мордочки. Эмма рассеянно улыбнулась им. Мысленно она все еще была с несчастной старой женщиной, которая когда-то жила в этом доме, развешивала сушеные травы на этих самых железных крюках на потолке, стояла на этой самой кухне, готовя свои травяные снадобья.

Минуту спустя Эмма схватила куртку и ключи от машины и направилась в Мистли. В одной из комнат на первом этаже коттеджа горел свет, и у ветхого забора стоял велосипед, свидетельствуя о том, что Линдси дома. Эмма постучала...

Гостиная была очень маленькая, из мебели стояли только двойной диванчик, покрытый красным пледом, кресло в стиле короля Эдуарда и старая большая напольная подушка. Линдси указала Эмме на кресло, а сама грациозно опустилась на подушку, лежавшую напротив изящной витой каминной решетки. Эмма уставилась на огонь. Три свечи, пучок ароматных палочек в небольшой медной вазочке, горка кристаллов и две-три маленькие гальки с побережья, разложенные на краю угольного ящика, – это были единственные вещи в комнате, по которым можно было догадаться о пристрастиях Линдси.

– Мне надо с вами поговорить – о Лизе. Что вы на самом деле знаете обо всем этом? – спросила Эмма.

Линдси не отводила взгляда от огня.

– С чего это вдруг вам понадобилось знать?

– Я видела сон сегодня днем. Еще один. – Эмма раздраженно повела плечами. – О ней.

– Опишите мне ее. – Линдси все еще не смотрела на нее.

– Старая... Плохие зубы, некоторые уже выпали... Этот отчаянный крик! Агония! Слезы... – Эмма замялась. – Ее пытала какая-то женщина, втыкала иглу в ее тело между ног... – И вдруг Эмма расплакалась.

Линдси поежилась и покрепче обняла свои колени, опустив на них подбородок.

– Это «ведьминская игла». А женщина – Мери Филипс. Помимо всего прочего, она была местной повитухой, поэтому достаточно хорошо знала женскую анатомию. Ей следовало бы быть милосердной, лечить людей. Вероятнее всего, она сама не раз пользовалась травами Лизы, чтобы лечить родовую горячку, гнойные раны, вызывать выделение грудного молока. Но она переметнулась в другой лагерь. Деньги! Изменила своей профессии и своему полу!

Наступило долгое молчание, потом Линдси наконец-то подняла голову, слегка развернувшись, чтобы видеть лицо Эммы.

– Хотите, расскажу о самом мерзком? Эта ведьминская игла была устроена так, что острие могло убираться в ручку. Когда «охотник за ведьмами» решал, что уже достаточно позабавился, Мери делала вид, что втыкает иглу, а сама прятала ее в полую ручку и удерживала там, объявляя, что нашла одну из дьявольских меток, место, где женщина не чувствовала боли. Но сколько раз до этого она втыкала иглу в живое тело?..

– Я видела их изображение в музее замка, – медленно произнесла Эмма. – Я хотела выяснить, что же происходило тогда. – Ее глаза снова наполнились слезами.

Линдси долго как-то испытующе смотрела на нее, потом, словно приняв решение, встала и пошла к небольшому комоду в углу комнаты, где стояли бутылка и четыре стакана. Налив что-то в два из них, один она протянула Эмме:

– Выпейте.

Эмма с недоверием взглянула на стакан.

– Что это?

– О, не надо бояться! Это вовсе не кровь летучей мыши! Вообще-то это «гленморан». – Линдси криво улыбнулась. – Одно из моих «неколдовских» лекарств. Ваше здоровье!

Она осушила стакан и вернулась на свою подушку.

– Вернемся к теме. Во сне вы видели Хопкинса?

Эмма кивнула.

– Опишите и его.

– Он сидел за столом лицом ко мне. Я поднялась по лестнице прямо в комнату. Он невысокого роста, темноволосый, острая бородка. Лицо... какое-то детское. Очень щегольски одет. Безупречный черный костюм, широкий простой белый воротник и манжеты. Кожаные перчатки лежали на столе. Он болезненно кашлял. Глаза маленькие, блестящие, кажется, темные и очень холодные. Он как бы издали взирал на происходящее. Мне показалось, он не испытывал от этого никакого удовольствия. Словно он выше всего на свете, в том числе и этих пыток, и не имеет к ним никакого отношения.

– О, ему было вовсе не безразлично! Вовсе он не был выше всего этого! Думаю, вы еще узнаете, как он на самом деле наслаждался. – Огонь вдруг вспыхнул и громко зашипел, кусок морского топляка, пропитанного солью, загорелся зеленым пламенем среди угля.

Эмма потягивала свое виски.

– Откуда вы так много знаете обо всем этом?