Мария Дубинина - Дзюсан. Академия-фантом

– Прости, мне надо, – она откинула со лба густые короткие волосы, – надо уходить.

Генри едва успел подхватить ее, когда ноги снова подкосились:

– Куда? Вы едва стоите. – Он обнял ее за талию, только сейчас обратив внимание, какая она тоненькая и гибкая. И какие ниже крепкие покатые бедра он заметил, только когда они прижались к нему.

– Генри-кун… вы же не разочаруете пьяную даму, да?

И она обвила его за шею руками и поцеловала.

Грудь, не стесненная бельем, льнула к его груди и была такой восхитительно мягкой, что желание прикоснуться к ней, смять ладонями, стало вдруг нестерпимым. Руми лишь резко выдохнула, выгнулась, позволяя ласкать себя, и крепче впилась ногтями в его шею.

От девушки пахло терпко, дурманяще, смесью сигаретного дыма и пряностей. Генри подхватил ее на руки, и Руми, точно этого и ждала, обвила его ногами за пояс. Жар обнаженного тела вконец лишил Генри разума. Он не мог разочаровать даму, которая так его хотела…

А наутро Генри было жутко стыдно, так стыдно, что казалось, приложи к щекам ладони – и получишь ожог. Он проснулся в своей постели, один, но присутствие постороннего все еще ощущалось в мелочах вроде сбитой второй подушки или раскиданных в разные стороны тапочках, которые Генри всегда ставил возле кровати. На столе все так же стояла бутылка, уже пустая, и два бокала. А еще запах сигаретного дыма… Странно, обычно он вызывал у британца досадные спазмы в горле, а вчера вроде бы ничего.

Мужчина выбрался из-под одеяла, быстро оделся, в спешке едва не запутавшись в пуговицах рубашки. «Ничего ужасного не произошло, – мысленно повторял он себе. – Совершенно ничего, что было бы непоправимо». Наконец, одержав победу над рубашкой, он замер и, чертыхнувшись, принялся снова раздеваться.

Отчего-то очень сильно захотелось под душ.

Спустя час Макалистер смог с чистой совестью приступить к выполнению своих обязанностей, впрочем, чистой совестью в этот день он едва ли мог похвастаться. Она ни в какую не желала соглашаться с доводами разума, и Генри так глубоко погрузился в себя, что чуть не врезался в спешащего куда-то Кимуру.

Японец резво взбежал по лестнице наверх, и голос Макалистера заставил его замереть, так и не донеся ногу до следующей ступеньки.

– Сората! Доброе утро. – Генри махнул рукой, приближаясь. – Хотел с тобой поговорить…

Хмурый взгляд Сораты обдал холодом, как лондонский дождь в ноябре.

– Сората? – Генри остановился, не дойдя до парня пару шагов, и так вышло, что теперь Кимура возвышался над ним почти на целую голову. – Что случилось?

В груди неприятно шевельнулось дурное предчувствие. Никто не спешил британцу на помощь, коридор был пуст, да и вообще, этой лестницей пользовались не часто, предпочитая ей центральную, что в холле. Здесь же было всегда немного сумрачно, темные викторианские обои не добавляли уюта, а рожки бра по стенам горели ровно, но давали мало света. Генри стало казаться, что в Академии они с Соратой вдруг остались совершенно одни.

– Кику мне все рассказала.

Ответ Кимуры был краток и сух. И малоинформативен.

– Что рассказала? – не понял Генри и, подняв голову, заглянул другу в глаза, сейчас темные и матово блестящие, как агаты. Конечно, он и сам почти догадался, но хотел услышать, что ошибся.

– Про вашу с Руми глупую и нечестную затею, – процедил японец и, взявшись за перила, расслабил больную ногу. – Со слежкой. Руми ходила за Кику весь вчерашний вечер. Это ведь была твоя идея?

Генри хотел покачать головой, но вовремя спохватился:

– Даже если и моя? – с вызовом бросил он, готовясь защищаться. Недоумение сменилось глухим раздражением, как всегда бывало, стоило затронуть тему доктора Сакураи. – Ты ведь знаешь, что я думаю о… об этой женщине. Она водит тебя за нос.

Кимура нервно дернул бровью, сильнее вцепляясь пальцами в деревянный поручень:

– Думаешь, я ничего не понимаю?? Она моя женщина, Генри, и я буду ее защищать. Даже от тебя.

Генри было больно. Он пока не мог сказать себе, почему. Какая-то необъяснимая, почти детская обида заставляла его продолжать спорить.

– Она не нуждается в защите. И с каких вообще пор она стала твоей?

Произнеся это, Макалистер был готов к удару, подсознательно ему будто бы даже хотелось, чтобы Сората сделал ему больно. Так было бы проще потом, когда все закончится.

– Я прожил здесь два года в добровольной изоляции, – тщательно подбирая слова, начал Кимура. – Мне было одиноко, ты ведь можешь представить, да? И я, в конце концов, мужчина и мне нужна женщина рядом. Такая, как Кику.

Несколько секунд они просто смотрели друг другу в глаза, а потом, поняв, что тот собирается уходить, Генри зло бросил:

– И ты, конечно, готов закрыть глаза на то, что она тебя использует.

– И что из этого?

– А ты, значит, используешь ее? Так получается?

Он не хотел этого говорить, пожалуй, Сората его вынудил, хотя, признаться, оправдание так себе.

– Генри… – Кимура убрал руку с перил и, качнувшись, наклонился так близко к лицу Генри, что едва не коснулся его губами. Протянул руку, беря за воротник, ненароком цепляя пальцами кожу. – Генри, скажи, ты готов заменить мне Кику во всем? Если да, я больше не заговорю с ней.

Макалистер замер от ужаса. Горячее дыхание Сораты неприятно щекотало, темные глаза так пристально вглядывались в его, голубые, что хотелось зажмуриться. От волнения ощутимо замутило, но пошевелиться мужчина не мог, слишком боялся спровоцировать японца на необдуманный поступок.

Сората отпустил рубашку и положил руки ему на плечи, наклоняясь ниже, губы чуть мазнули по щеке, и Генри услышал тихий голос над ухом:

– Ты можешь заменить мне всех, Генри? Ты готов к этому? Нет?

Дышать стало легче – Сората отстранился и грустно хмыкнул:

– Нет. Я так и знал.

Уже наверху Кимура обернулся и добавил:

– Ты слишком мало знаешь о живых, Генри. Живым нужно очень много тепла, гораздо больше, чем ты можешь дать.

История двенадцатая, в которой Генри приходится смириться с жестокой правдой

Там, куда улетаетКрик предрассветный кукушки,Что там? – Далекий остров.

Видеть суть вещей и событий, заглядывать в человеческие души, как в раскрытую книгу.

Не это ли то, о чем мечтали сотни философов мира?

Но увидеть истину вовсе не то же самое, что принять ее. Умение открыто смотреть вглубь себя – вот истинная мудрость.

Чем дольше Руми наблюдала за Сакураи Кику, тем больше убеждалась в своей правоте. Эта женщина была порочной, мерзкой и невыносимой, наверняка, она издевалась над своими прежними пациентами и мучила котят в детстве. Впрочем, доказательств, необходимых Генри, пока добыть не удавалось. Под разными предлогами Асикага сталкивалась с медсестрой в самых неожиданных местах, но та неизменно ускользала от нее. Ядовитая змея, не иначе.