Натаниель Готорн - Отель с привидениями и другие таинственные истории

Монтегю Родс Джеймс

«Ты свистни — тебя не заставлю я ждать…»[42]

— Теперь, когда семестр закончился, вы, наверное, скоро уедете? — спросил человек, не имеющий отношения к нижеследующей истории, у профессора онтологии[43], рядом с которым ему выпало сидеть за обедом в гостеприимной столовой колледжа Св. Джеймса.

Профессор был молод, аккуратен и точен в словах.

— Да, — отвечал он. — Друзья уговорили меня по окончании этого семестра заняться гольфом, и я собираюсь провести неделю или дней десять на восточном побережье. В Бернстоу, вы, наверное, знаете это место. Буду совершенствовать навыки игры. Надеюсь отправиться уже завтра.

— О, Паркинс, — вмешался в разговор сосед, сидевший по другую руку, — как раз там, в Бернстоу, сохранились руины прецептория ордена тамплиеров. Не откажите в любезности, осмотрите их и скажите, стоит ли летом проводить в том месте раскопки.

Слова эти, как нетрудно догадаться, произнес человек, увлеченный археологией, но поскольку он появляется лишь в прологе и в дальнейших событиях не участвует, нет никакой нужды приводить его имя и перечислять научные регалии.

— Конечно, — с готовностью согласился Паркинс. — Скажите только, как найти развалины. Я непременно побываю там, все осмотрю, а по возвращении дам вам полный отчет. Могу даже написать вам прямо из Бернстоу, если вы скажете, по какому адресу будете в это время находиться.

— Благодарю вас, не стоит утруждаться. Просто я подумываю о возможности поехать с семьей на отдых в те края, в Лонге, а поскольку в Англии археологические планы составлены должным образом лишь на очень немногие прецептории храмовников, мне пришло в голову совместить таким образом отдых с полезным занятием.

Профессор хмыкнул, видимо не сочтя составление плана прецептория «полезным занятием», однако его сосед продолжал:

— Место, где находился прецепторий, — признаюсь, я не уверен, осталось ли там хоть что-то выступающее над землей, — теперь должно быть возле самого пляжа. Вы ведь знаете, на тот отрезок побережья постоянно наступало море. Судя по карте, руины можно искать примерно в трех четвертях мили от Глоуб Инн, у северной окраины города. А где вы собираетесь остановиться?

— Вообще-то как раз в Глоуб Инн, — отвечал Паркинс. — Я заказал там номер. Нигде больше не удалось: зимой почти все пансионаты закрыты, да и там мне сказали, что номер могут предоставить только двухместный, и что выставить оттуда вторую кровать им некуда, и все такое прочее… Но поскольку я собираюсь взять с собой кое-какие книги и поработать, комната мне нужна довольно большая. Конечно, видеть в помещении, которое станет моим временным кабинетом, пустую кровать радости мало, но, видно, придется смириться. Как-нибудь перетерплю, благо это ненадолго.

— Неужто, Паркинс, наличие лишней кровати в номере для вас такое неудобство, что с этим приходится «мириться»? — вмешался грубовато-добродушный господин, сидевший напротив. — Послушайте, пожалуй, ее займу я. А что, приеду и составлю вам компанию.

Профессор внутренне содрогнулся, но ухитрился выдавить из себя любезный смешок.

— Конечно, Роджерс, лучше и придумать нельзя. Боюсь только, не будет ли вам скучно: вы ведь, кажется, не играете в гольф?

— Благодарение Богу, нет! — с грубоватой прямотой ответил Роджерс.

— Ну вот, а я буду проводить все время если не за письменным столом, то на поле для гольфа. Смотрите, как бы такой отдых не показался вам скучноватым.

— Ну, не думаю. На побережье мне наверняка встретится кто-нибудь из знакомых… Но если мое присутствие будет вас стеснять, Паркинс, так и скажите. Я не обижусь. На правду, как говорится, не обижаются.

Стоит заметить, что Паркинс отличался безупречной вежливостью в той же мере, что и скрупулезной правдивостью. Роджерс прекрасно знал об этих свойствах его натуры и, вполне возможно, позволял себе ими пользоваться. Профессор замешкался и заговорил лишь спустя несколько мгновений.

— Ну, Роджерс, если уж говорить всю правду, я и впрямь задумался о том, не маловата ли будет та комната для нас двоих, а также (заметьте, вы сами настаивали, иначе я и словом бы не обмолвился на сей счет), не… хм… не помешаете ли вы мне работать.

Роджерс расхохотался.

— Молодчина, Паркинс, — заявил он. — Все в порядке. Не переживайте, вашей работе я мешать не буду. Могу вообще не приезжать, коли вы против: просто я подумал, что поступлю правильно, если подряжусь отгонять привидения. — В этот миг можно было заметить, как Роджерс подмигнул и подтолкнул локтем своего соседа по столу. Равно как и то, что Паркинс порозовел, — Прошу прощения, — тут же продолжил Роджерс, — на сей счет мне, конечно, лучше бы помолчать. Совсем забыл, что вы не одобряете легкомыслия в подобных вопросах.

— Что ж, — промолвил Паркинс. — Раз уж вы затронули эту тему, то я признаюсь, что и впрямь не люблю пустых разговоров о тех, кого вы называете привидениями. Человек, занимающий мое положение, — тут его голос слегка возвысился, — как мне кажется, не имеет права бездумной болтовней поощрять такого рода суеверия. Вы знаете, Роджерс, — должны знать, ибо я никогда не скрывал своего отношения…

— Ну конечно, старина, никогда, — с готовностью согласился Роджерс sotto voce[44].

— Я придерживаюсь того мнения, — гнул свое Паркинс, — что любая уступка невежеству, любой намек на признание реальности таких явлений были бы не чем иным, как беспринципным отказом от убеждений. Но, боюсь, мне не удалось добиться вашего внимания…

— Безраздельного внимания, вот что в действительности сказал доктор Блимбер, — прервал его Роджерс, всем своим видом демонстрируя стремление к безукоризненной точности[45], — но прошу прощения, Паркинс, мне не следовало вас прерывать.

— Ничего, ничего, — промолвил Паркинс. — Насчет Блимбера не знаю, должно быть, он сказал это до меня. Но мне следует продолжить. Уверен, вы понимаете, что я имею в виду.

— Да, да, — поспешно откликнулся Роджерс, — именно так. Мы непременно займемся как следует: в Бернстоу или еще где-нибудь.

Данный диалог я привел, намереваясь донести до читателя впечатление, произведенное на меня Паркинсом. Чем-то он напоминал старушенцию, какую-то квочку, начисто (увы!) лишенную чувства юмора, но стойкость и верность своим убеждениям делали его человеком, заслуживающим глубочайшего уважения. Не знаю, почувствовал ли это читатель, но характер Паркинса был именно таков.

На следующий день Паркинс, как и рассчитывал, покинул свой колледж и прибыл в Бернстоу. Радушно принятый в Глоуб Инн и помещенный в тот самый просторный двухместный номер, о котором говорилось выше, он, перед тем отдохнуть, вознамерился первым делом разложить свои рабочие материалы в должном порядке на большом столе, поставленном в комнате так, что на него падал свет сразу из трех выходивших на море окон. Точнее сказать, прямо на море смотрело одно окошко, центральное, а из двух других, левого и правого, открывались виды соответственно на север и юг вдоль побережья. На юге виднелась окраина Бернстоу. На севере в поле зрения не попадало никаких строений — ничего, кроме пляжа и подпиравшего его невысокого утеса. Прямо под центральным окном пролегала не слишком широкая полоса жесткой травы, на которой валялись старые якоря, кабестаны и тому подобный хлам, за ней следовала дорога, а за дорогой до самого моря тянулся пляж. Каким бы ни было первоначальное расстояние между гостиницей и морем, теперь оно составляло не больше шестидесяти ярдов.