Дэн Симмонс - Костры Эдема

– Съест мою хихио? – Я задумалась над возможным значением этого гавайского слова, но ни одно из них не показалось мне привлекательным.

– Твою блуждающую душу, – последовал ответ. – Душа становится хихио, когда покидает кино… тело. Если Пауна-эва убил вашего друга-кахуну, там будет его лапу.

– Лапу?

– Его дух.

– Значит, в Милу мы можем встретить хихио, или души живых, и лапу, или души мертвых? – спросила я.

– Да. Если вы выведете их, хихио вернутся в свои тела, а лапу отправятся туда, куда отправляются души хаоле после смерти.

– Куда? – спросил мистер Клеменс.

Женщина в первый раз улыбнулась.

– Почему ты меня спрашиваешь? Ты же хаоле, а не я.

Мистер Клеменс хотел спросить еще что-то, но тут женщина вручила ему моток и пустой кокосовый орех.

– В этот орех вы спрячете души хаоле.

Мы с сомнением посмотрели на орех, но промолчали.

– Привяжите лиану хорошенько, – сказала женщина. – Это ваш единственный путь назад.

Мистер Клеменс приблизился к расщелине, и я, все еще стыдясь своей наготы, присоединилась к нему.

– А к чему ее привязать? – спросила я. – До деревьев она не достанет. Может быть, к одному из камней?

Мистер Клеменс хотел что-то сказать, но тут мы уловили едва заметное движение воздуха и повернулись. Молодая женщина исчезла. В десяти ярдах от нас стоя спали привязанные лошади. За ними к океану уходили бесконечные лавовые утесы.

Сохрани мы в тот момент хоть крупицу здравого смысла, нам следовало бы немедленно одеться и ехать прочь. До заката мы могли бы достичь Коны и сообщить властям обо всем случившемся. Они послали бы людей за телом преподобного Хеймарка.

Но здравого смысла у нас не осталось. Мы стояли обнаженные посреди лавового амфитеатра и готовились к спуску в языческое Царство мертвых.

Мы подошли к расщелине, и мистер Клеменс привязал лиану к одному из камней. С ловкостью, выработанной долгим опытом, он навязал на конце ее несколько узлов, позволяющих держаться. Осталось ярдов пятнадцать свободной длины.

– Мисс Стюарт. – Он повернулся ко мне. – Я все еще считаю, что могу пойти один.

– Ерунда. Вы же слышали – должны спуститься мужчина и женщина.

Мы посмотрели друг на друга и молча согласились с тем, что у безумия свои законы, которые лучше не нарушать.

Мистер Клеменс взял свободный конец лианы, но замешкался, не решаясь набросить его мне на плечи. Я догадалась, какие противоречивые чувства его обуревают, и сама обвязала веревкой грудь и плечи. Мистер Клеменс, покраснев, все же решился покрепче затянуть узел.

Чтобы рассеять напряженное молчание, я сказала:

– Мистер Клеменс, я думаю, насколько права пословица «Одежда делает человека».

– То есть?

– Люди без одежды вряд ли могут рассчитывать на влияние в обществе.

После секундного молчания громкий смех моего спутника заглушил шум прибоя.

– Тише, – сказала я, – или вы разбудите Пауна-эву.

– Или Ку.

– Или Камапуа.

Мы продолжали улыбаться, и тут я почувствовала, как вокруг нас распространяется какая-то энергия. Может быть, это было воодушевление, подобное тому что испытывают солдаты перед битвой, но мне показалось, что в этом присутствует что-то еще.

– Мисс Стюарт, – сказал корреспондент, – это напоминает мне пожар в Сан– Франциско. На четвертом этаже горящего дома находилась женщина, и все потеряли головы и не знали, как ей помочь. Все, кроме меня, – я заметил привязанную рядом лошадь, мгновенно отвязал ее и бросил веревку той женщине, а потом крикнул ей спасительный совет.

– И что же вы крикнули? – спросила я, стоя на краю расщелины.

– Я крикнул: «Прыгайте! Я вас поймаю!»

Мы постояли еще мгновение, чувствуя, как странная энергия окружает нас подобно сиянию.

– Спускайтесь, мисс Стюарт, – тихо сказал он. – Я вас держу.

Я перешагнула край расщелины и ступила в пустоту.

Глава 20

О высокие боги, пусть дождь придет!

Пусть жизнью на землю он упадет!

Пусть треснет Паоа, заступ Пеле,

Пусть дождь поет, как некогда пел.

О тучи Ику – как дым черны,

Падите на землю грозой войны.

О великие тучи – нет силы ждать,

Обрушьтесь на землю потоком дождя;

О боги, земля устала страдать,

Пошлите бурю на острова!

О Пеле, приношу тебе в жертву свинью,

Пред тобою, богиня, смиренно стою,

Прими же мой дар, молю!

О Пеле, царица горящих камней,

Пусть жизнь твоя станет жизнью моей,

О ты, что играешь цветами огней,

Прими же жертву мою!

Чувство нереальности происходящего преследовало Элинор весь день, а сейчас, когда она спрыгнула на поверхность Танцующего Камня Хопоэ, это чувство сделалось настолько сильным, что напомнило ей сон. Только во сне возможны были такая быстрая смена событий, такая головокружительная легкость движений.

Майк дал ей десять минут. Расход горючего и приближающийся шторм сделали даже это время чрезмерным. Они договорились, что он будет кружить над Хопоэ и, увидев пять вспышек фонарика, спустится и заберет ее.

Элинор проверила фонарик и тут же выключила его. Вокруг и так было светло от лавового потока, который протекал всего в пятнадцати ярдах. Прыгая с камня на камень, Элинор спустилась к подножию скалы.

У основания огромного камня зияла чернота, которая могла быть входом в пещеру. Черно-красная струя лавы неслась со скоростью поезда, и Элинор пришлось рукой заслониться от жара. В сотне ярдов от нее бил лавовый фонтан высотой не меньше пятидесяти футов. Элинор вспомнила фейерверки, которые видела в детстве в Огайо, и подумала, что они похожи на этот… если не считать размеров. Вниз по склону огненные гейзеры били вплоть до самого моря, до которого отсюда было миль восемь. Она подумала, что, возможно, лавовые потоки уже похоронили под собой Мауна-Пеле. Вертолет совсем скрылся в тучах пепла и дыма. Тут и там на земле поблескивали стекловидные «волосы Пеле».

– Элинор, – сказал голос.

В темном устье пещеры стояла женская фигура.

– Вы Молли Кевалу?

– Входи. – Женщина отступила в тень.

Элинор поглядела на часы: у нее оставалось семь минут.

Внутри пещера освещалась тремя керосиновыми лампами. Элинор разглядела ковер на полу, стол с двумя стульями, кресло-качалку, книги на полке, блестящую кухонную утварь. Занятая осмотром, она даже забыла спросить, откуда женщина знает ее имя.