Джим Батчер - Белая ночь

Она повторяла это без перерыва примерно минуту.

Потом она замолчала.

— Нет, — сказала Хелен. — Нет, нет, нет, — она наклонилась и пощупала горло дочери, потом в отчаянии прижалась ухом к ее груди. — Нет, нет, нет.

Голоса у них, я заметил, звучали почти одинаково — с одинаковыми отчаянием и неверием в то, что произошло.

Я смотрел на то, как Хелен раскачивается, пытаясь, почти ослепнув от слез, делать неподвижному тельцу искусственное дыхание. Все остальное расплылось в дымке. Призрачные фигуры ее мужа, полицейских, медиков из «скорой». Приглушенные голоса и сирены, церковный орган.

Я знал, что Беккиты жаждали растерзать Марконе в отместку за то, что сделали с их дочерью враждующие гангстеры — но одно дело только знать. Видеть душераздирающую боль, которую причинила смерть дочери ее беспомощной матери — совсем другое дело.

И вдруг все снова прояснилось. Хелен и ее семья снова смеялись. Прошло несколько секунд, и они снова двинулись к стоянке, и я слышал шум машины, пассажиры которой промахнутся по Марконе и убьют маленькую девочку.

Я оторвал взгляд, пытаясь разомкнуть связь.

Я не мог пройти через это еще раз, не мог оставаться взаперти в этой жуткой сцене, превратившую Хелен в то, чем она стала теперь.

Я очнулся, стоя с наполовину отвернутым от Хелен лицом, тяжело опершись на посох, низко опустив голову.

Долгое мгновение мы молчали.

— Я не звонила никому из Ордена, — произнесла, наконец, Хелен.

Она не звонила. Теперь я в этом не сомневался.

Если это не Хелен вытащила Орден на прогулку по городу, подставив их под удар Скави, значит, это сделал кто-то другой.

Присцилла.

Это она отвечала на все звонки, она передавала остальным «разговоры» с Хелен. Значит, это она сотрудничала с убийцей, вытащив для него Анну и других из убежища, а потом отколов от группы одну из женщин, чтобы тот мог расправиться с ней.

И тут голова моя дернулась как от удара.

Факт десятый: в разгар чикагского лета Присцилла, не блещущая женской красотой, носит не что-то, а именно свитер с высоким воротником.

Присцилла не сотрудничала со Скави.

Присцилла сама и была Скави.

И я сам оставил ее в безопасном убежище с Оливией, Эбби. Остальными женщинами и детьми.

Хищники. Белая Коллегия — хищники. Скави наверняка знала (или знал?), что я подбираюсь к убийце, и что мне не потребуется много времени на то, чтобы найти Хелен и узнать, что же произошло на деле. И если перед ней… перед ним стоит выбор, нападать или спасаться, он скорее всего выберет первое.

Меня послали искать Хелен намеренно. Скави нарочно отослал меня подальше, чтобы остаться со всеми своими жертвами.

Нет. Я ведь не одного его оставил с женщинами, на которых он охотился. Те не представляли для него угрозы. Скави решил драться. Он изолировал жертву, еще как изолировал, точно так же, как делал это с беззащитными женщинами. Он изолировал ту, что представляла собой для него смертельную угрозу, доведись ей узнать, кто он на деле. Но и она окажется совершенно беззащитной, если подобраться к ней вплотную под прикрытием маскировки.

— О Господи, — услышал я свой голос. — Элейн.

Глава ТРИДЦАТАЯ

Мёрфи вышла из дома секунд на десять позже, чем я.

— Томас ответил с домашнего телефона, сказал, что едет. Голос у него правда немного такой, не в себе. Я позвонила в оба номера, но оба раза попала на администратора, — доложила она, на ходу убирая в карман мобильник.

— Это что, выходит автоматически?

— Нет. Для этого нужно позвонить администратору и попросить перевести номер.

— Черт, — буркнул я и кинул ей ключ от машины. — Скави и об этом позаботился. Веди ты.

Мёрфи удивленно заморгала, но беспрекословно повернула к Жучку.

— Почему?

— Попробую связаться с Элейн своим способом, — ответил я, чуть не бегом обогнул свою машинку и рывком открыл правую дверь. — Доставь нас туда как можешь быстрее.

— Магия? На ходу? Это машину не угробит?

— Эту-то? Думаю, нет. Надеюсь, что нет, — сказал я, швыряя посох на заднее сидение.

— Ой! — взвизгнул голос.

Мёрфин пистолет выметнулся из-под рубахи с такой же скоростью, как мой жезл, засиявший зловещим багровым светом.

— Не стреляйте, не стреляйте! — пискнул голос, изрядно перепуганный. Воздух над задним сидением заискрился, и в нем возникла Молли с поджатыми к груди ногами, широко раскрытыми глазами и белым как мел лицом.

— Молли! — рявкнул я. — Черт тебя дери, что ты здесь делаешь?

— Пришла помочь. А здорово я выследила вашу машину, да?

— Я говорил тебе сидеть дома?

— Из-за этого дурацкого браслета? — обиженно спросила она. — Такой дурацкой штуки свет еще не видал. Вот Йода никогда не давал никому брас…

Кипя от досады, я резко обернулся.

— Fuego! — прорычал я.

Переполнявшие меня напряжение и ярость сорвались с конца жезла струей ослепительного алого огня. Она ударила в металлический мусорный контейнер у входа в дом Марконе и… ну, сказать, что она испарила его, было бы с моей стороны гнусным, беспочвенным бахвальством. С этим даже у меня возникли бы проблемы. Однако она разнесла эту штуку к чертовой матери, превратив ее в фонтан расплавленного металла и пропахав в тротуаре борозду глубиной в два фута и длиной в хороший гроб. Осколки раскаленного бетона и расплавленные брызги забарабанили по фасаду, разбив несколько стекол, оставив отметины на каменной облицовке и подпалив несколько деревянных ставней. Окна дребезжали, наверное, в радиусе квартала от «Барханного Салона», а ближний уличный фонарь разлетелся, осыпав улицу градом осколков. Завывало с полдюжины автомобильных сигнализаций.

Я повернулся обратно к Молли и увидел, что она смотрит на меня, разинув рот. Моя тень в свете изуродованного фонаря выросла и упала ей на лицо.

— Я. Не. Йода, — прорычал я.

Я сдернул с левой руки перчатку и поднял ладонь с растопыренными пальцами. Вид у нее теперь, конечно, не такой жуткий, как пару лет назад, но и этого достаточно, чтобы произвести впечатление на девятнадцатилетнюю девицу.

— Это тебе не кино, черт подери. Облажайся здесь — и ты не исчезнешь, оставив пустой плащ. И не останешься замороженной до состояния булыжника. И ты, Молли, давно бы могла это уже понять.

Вид она имела изрядно потрясенный. То есть, бывает, я чертыхаюсь время от времени, но совсем уж воли языку не даю — по крайней мере, при Майкле или его семье. Не думаю, чтобы Господь Бог так уж переживал из-за моего сквернословия, но я достаточно обязан Майклу, чтобы уважать его нормы поведения и разговора. Как правило.