Майк Гелприн - Уцелевшие

Гйол покидала Флоренцию лишь несколько раз, когда Тейре брал ее с собой в недалекие торговые поездки. Поэтому, сидя у зимнего очага в крестьянской лачуге, она с замиранием сердца слушала о далеких краях, о чудесах, сотворенных природой, и жалела, что ей нечем отплатить Йиргему за эти рассказы.

– Мне кажется, это несправедливо, – однажды полушутя сказала Гйол, – ты рассказываешь мне столько нового, а я все время молчу. Мне нечем поделиться с тобой, найи́.

Йиргем взглянул на нее с изумлением.

– Ты действительно не понимаешь? – спросил он. – Впрочем, ты ведь еще так молода… Прошло уже много лет с тех пор, как я мог спокойно сидеть у огня и рассказывать о своей жизни. С тобой, Гйол, я могу говорить даже о том, что не рассказывал никогда и никому. Я впервые за много столетий отдыхаю душой, и ты говоришь, что ничем не делишься со мной?

Гйол, поддавшись порыву, положила ладонь на руку Йиргема и крепко сжала ее. Йиргем ответил на пожатие, а затем медленно поднес ее руку к губам. Не отрываясь, он глядел в глаза Гйол, и йолна чувствовала, как в ней рождается что-то, незнакомое прежде. Казалось, сама основа ее, та бессмертная часть, что прячется в грубом человеческом теле, потянулась Йиргему навстречу. В то же время ощущения тела не исчезли – краем сознания Гйол чувствовала мягкие губы на запястье и вслед за своим телом получала удовольствие от этих прикосновений. Помедлив, Йиргем отпустил ее руку, но они еще долго сидели, прижавшись друг к другу и молча глядя на догорающий ночной костер.

После этого вечера Гйол перестала называть Йиргема «найи́».

Гйол не была так наивна, как человеческие девушки ее возраста: среди ее сородичей отношения между йолнами разного пола не считались постыдными, а знание о них – запретным. Новые чувства не испугали Гйол: она раз за разом вспоминала все, что рассказывали ей когда-то Итх и хранитель Гойтре.

«Тело, в котором живут йолн или йолна, – говорили они, – послушно природе, как и тело человека. У него те же способности и желания, и за своим телом нужно ухаживать, как ухаживала бы ты за хорошей одеждой. Но ни один йолн никогда не спутает свое желание с желанием своего тела».

Гйол знала, что такое «желание тела» – порой, еще до чумы, откровенные взгляды, которые бросали на нее человеческие мужчины, заставляли тело испытывать чувства, вызывающие у самой Гйол отвращение. Но то, что она чувствовала, оставаясь наедине с Йиргемом, было совсем другим. А скорее, не столько другим, сколько бо́льшим: то желание, которое испытывало тело Гйол, казалось лишь небольшим приятным довеском к тому, что ощущала нечеловеческая сущность самой йолны.

Мало того, впервые в жизни желание тела не вызывало в ней отвращения…

И пришла ночь, когда все мысли, до единой, покинули голову Гйол, оставив только чувства. И пришло утро, когда Йиргем впервые назвал ее «о́лни».

Весну они провели в той же деревне. В ней появилось еще несколько семей, наследовавших умершим от чумы. Нашелся хозяин и у дома, где зимовали йолны. К счастью, он оказался разумным человеком и за умеренную плату позволил им остаться. Йиргем нанялся на работу к одному из зажиточных крестьян, которому теперь принадлежала большая часть лежащей вокруг земли. Работников было мало, и хозяин, желавший поскорее засеять поля, платил хорошо и не спрашивал, по какому праву двое незнакомцев поселились вдруг в чужом доме.

Летом на деревню впервые напал отряд мародеров. Как и большинство поселений в Тоскане, Козий Камень был окружен крепким забором, но что толку от забора, если некому даже запереть ворота. Всадники ворвались в деревню и пошли по домам, требуя еды и денег. Гйол была в доме одна, когда в распахнутую пинком дверь вломились двое мужчин. Одновременно на другом краю деревни отчаянно закричала женщина.

– Что стоишь, красотка, – нагло рассмеялся первый, уже немолодой бородач с повадками бывшего солдата, – собирай на стол!

Должно быть, солдатская жизнь научила бородача дороже всего ценить сытную еду. Судя по женским крикам, его спутники, которых судьба направила в другие дома, придерживались иного мнения. Гйол стало страшно.

Второй мародер, как и первый, был одет в добротную, но явно с чужого плеча одежду и держал в руке обнаженный кинжал. Однако, в отличие от первого, человеком он не был.

– Ты что, не слышала? – так же грубо, как перед тем его спутник, спросил йолн, хотя глаза его улыбались Гйол. – Или не рада гостям? Собирай на стол, да не скупись.

Гйол метнулась к очагу. Через несколько минут на столе стояла плошка с едой, приготовленной на вечер для них с Йиргемом: немного кроличьего мяса, тушенного с капустой, чесноком, травами и дробленым ячменем.

Усевшись за стол, непрошеные гости дружно набросились на съестное, и йолн с напускной грубостью похлопал по скамье рядом с собой:

– Садись, красавица, не брезгуй!

Гйол опустилась на скамью рядом с йолном, стараясь унять дрожь. Без сомнения, он постарается не дать ее в обиду, только сумеет ли? Кто знает, сколько мародеров сейчас в деревне. Если их слишком много, то ее заступник погибнет вместе с Гйол.

Набив брюхо, человек удовлетворенно хмыкнул, отрыгнул и сказал:

– Ну что, красотка, деньги в доме есть?

Гйол отрицательно покачала головой. Немного денег у них с Йиргемом было, но, отдав их мародерам, йолны не пережили бы следующую зиму. Взгляд солдата стал жестким.

– Ты, красотка, голову мне не морочь. Деньги ищи, а то нам долго болтать недосуг. На пожарище искать проще.

– Давай, давай, – поддержал его йолн, сжав под столом руку Гйол, – не уходить же нам без добычи.

Гйол послушно поднялась, надеясь, что ее сородич знает, что делает. Деньги были разделены на три части и завязаны в узелки, один из них зарыт в огороде, а два других припрятаны в доме. Гйол неохотно достала тот, что поменьше, и положила на стол. Солдат дернул узелок за углы, монеты высыпались на стол.

– Хорошо, – кивнул он, – теперь остальное давай, – и, увидев, как изменилось лицо Гйол, прикрикнул: – Ты что, за дурня меня держишь?! Думаешь, не знаю, сколько нынче работникам платят?! Давай, говорю, остальное!

Гйол, поймав взгляд йолна, покорно направилась за вторым узелком.

Мародер, развязав его, усмехнулся:

– Ну вот, а говорила – денег в доме нет! Старого солдата не проведешь! Что ж, теперь и поразвлечься можно, – мародер сделал непристойный жест, осклабился и шагнул к Гйол.

– Не спеши, Гвидо, – спокойно сказал йолн. – Давай-ка разберемся сначала с добычей.

– А что с ней разбираться? – удивился Гвидо. – Добыча наша, дели пополам.

– А про должок ты забыл? – йолн поднялся. – Ты, приятель, задолжал мне пятьдесят монет. А тут ведь и того не наберется.