Сергей Антонов - Королева голод (сборник)

Аромат светочкиных духов, прикосновение ее упругой попки обычно заставляли Купцова забывать о возрасте и превращали старого конягу в резвого жеребца. Но только не в этот раз.

– А почему колдун?

– Книжки старинные собирает. Вроде даже в Египет за ними ездил. Раньше говорят в трехкомнатной квартире, что от мамаши досталась, жил. Продал. Теперь в «хрущевке» ютится.

– Разницу, конечно пропил?

– Вообще не пьет. Кто его знает, может, на свои талмуды все бабки потратил. Придурок, в общем. Соседи на него в ЖЭУ постоянно жалуются.

– Затопляет?

– Не-а. Из квартиры дымом часто пахнет. – Светочка засунула руку под рубашку Купцова и принялась поглаживать его грудь. – Неровен час, пожар устроит.

Профессор аккуратно, но настойчиво заставил любовницу встать.

– Иди-ка домой, Светланка, что-то я сегодня не в настроении. Да и работы много. А какой, кстати, номер квартиры у твоего Кешки?

– Хам! Тринадцатый!

– Прости, милая, обещаю, что завтра…

– Зануда! – девушка встала и, покачивая бедрами, прошла к двери. – Завтра, может, я не в настроении буду!

Спровадив Светочку, Сергей Викторович с облегчением вздохнул. Ему не давало покоя одно обстоятельство. В коробке, продемонстрированной Ладыгиным, Купцов успел заметить не только пентаграмму, но и сложенный листок пожелтевшей бумаги.

Синтез и анализ недаром были коньками профессора. Если предположить, что коробка была сделана из слоновой кости, а пентаграмма из золота и добавить сюда сведения, полученные от Светланы, то почему бы бумаге не оказаться древним пергаментом? Что если собиратель книжных раритетов случайно стал обладателем великой тайны?

Шагая по ночной улице к дому, в котором не раз бывал, профессор размышлял о пролетевших годах и вынужден был констатировать, что собственно наукой он занимался гораздо меньше, чем бюрократическими интригами. Даже хваленая докторская диссертация родилась по сути дела в ресторанах и на пикниках. Да и высокое положение Купцова являлось чистейшей воды фикцией, как и профессорская зарплата. Уже через год его с почетом выпрут на пенсию, а Светочка перейдет по наследству к новому заведующему кафедрой.

Появление Ладыгина могло стать шансом, который дается раз в жизни. Вероятность того, что учитель действительно сделал великое открытие, была ничтожно мала, но… Покупая, в свое время билеты «Спортлото», Сергей Викторович никогда не зачеркивал числа вразброс. Логика была проста, как табурет: само по себе кучное зачеркивание снижало вероятность выигрыша, зато увеличивало, в случае удачи, итоговую сумму.

Поднимаясь по узкой лестнице к квартире Кешки-колдуна, Купцов чувствовал себя игроком идущим ва-банк.

– Кого там черти по ночам носят? – голос за дверью, несмотря на поздний час, не был сонным.

– Это Купцов, Иннокентий Васильевич. Я решил принять ваше предложение.

На лице Ладыгина, впустившего профессора в квартиру были написана не только радость, но и смущение.

– Признаться, не ждал, – хозяин загородил проход в комнату и, схватив гостя за руку, увлек его на кухню. – Там настоящий бардак, здесь будет удобнее.

Сергей Викторович уселся на предложенный табурет и положил на колени свой портфель. В квартире действительно чувствовался запах дыма, почему-то ассоциировавшегося с церковью.

– Мое предложение – пятьдесят на пятьдесят, – сразу взял быка за рога Купцов. – Это касается и соавторства. Формулу КаэСПэ я хочу видеть прямо сейчас.

– Хваткая у нас профессура! А больше ты ничего не хочешь?

– Мы уже на «ты»? Тем лучше! – ученый смерил Ладыгина ледяным взглядом. – Ты ничего не открывал, а просто, по счастливой случайности, стал обладателем древней тайны. В коробке, конечно, пергамент, привезенный из Египта?

Профессор с замиранием сердца ждал реакции Ладыгина. Наступил момент истины, который или делал ночной визит к учителю глупейшей из затей, или сулил Купцову головокружительные перспективы. Судя по тому, как побледнел Иннокентий Васильевич, последнее предположение было верным.

– Он… Коробку дал он, – залепетал Ладыгин. – А из Каира я привез книгу…

– Он? Значит, делить почет и деньги придется на троих?

– Нет! Никакой дележки не будет! – учитель, как затравленный зверь заметался по кухне. – Я потратил годы! Я учил древний арамейский, а ты… Ты хочешь загрести жар чужими руками?!

– Успокойся. Мы можем договориться, – Купцов незаметно расстегнул портфель и нащупал в нем бронзового сфинкса. – Дело того стоит.

– Никаких договоров! Я отменяю свое предложение! – учитель направился к двери. – Вон отсюда!

В последний момент он почувствовал неладное, успел обернуться, но не смог уклониться от удара. Пресс-папье описало в воздухе плавную дугу и, с хрустом врезалось в висок Ладыгина. Через мгновение его испуганные глаза стали пустыми, как окна дома, в которых погас свет. Руки, тщетно искавшие опору, безвольно обвисли и учитель рухнул на пол. Сергей Викторович наклонился над упавшим и, стараясь не испачкаться в крови, вытащил заветную коробку, которая оказалась на удивление тяжелой. Орудие убийство заняло свое место в портфеле.

К ощущению триумфа примешивалось опасение неурочного появления третьего, причастного к тайне человека, но Купцов все же удержался от соблазна взглянуть на пергамент. Буквы и цифры на нем были написаны витиеватым, тонким, как паутина почерком. Пытаясь разглядеть их получше, профессор прошел в комнату и нащупал на стене выключатель. Вспыхнула единственная лампочка без абажура. Сергей Викторович с изумлением смотрел на сдвинутую к стенам мебель, которая была сплошь уставлена свечами разного диаметра и высоты. Единственное окно комнаты закрывала плотная занавеска из черной ткани, а общую картину дополняла вычерченная на полу пентаграмма, в центре которой лежал толстый фолиант с блестящими застежками.

Увиденного оказалось достаточно для того, чтобы убийца поспешил покинуть квартиру, в которой занимались черт знает чем.

Однако бегству помешали пергамент и коробка. Они стали нагреваться и уже обжигали пальцы. Купцову удалось отшвырнуть коробку, а пергамент прилип к пальцам, как расплавленный полиэтилен. Сергей Викторович с трудом оторвал горящие ошметки, чувствуя, что вместе с ними лишился и части кожи на ладони. Дуя на обожженное место, он услышал шаги в коридоре. С приветливой улыбкой на залитом кровью лице в комнату вошел Ладыгин.

– И очень жжется? – с деланным сочувствием поинтересовался учитель и смахнул повисшую над глазом серую кашицу мозга. – Это конечно не адский огонь, но, судя по вашему лицу, определенные неудобства доставляет. Не молчите профессор, это, по меньшей мере, невежливо!