Джозеф Ле Фаню - Судья Харботтл

Далее имею честь сообщить Вашей светлости, что достопочтенный судья Двукратс, председатель вышеупомянутого Высочайшего Апелляционного суда, назначил судебное разбирательство по выдвинутому против Вас обвинению на десятое число последующего месяца с.г., в каковый день оно и состоится.

Далее во избежание недоразумений уведомляю Вас, что слушание Вашего дела значится в распорядке указанного дня под номером первым и что вышеупомянутый Высочайший Апелляционный суд заседает без перерыва денно и нощно. По приказу вышеупомянутого суда высылаю Вашей светлости извлечение из Вашего судебного дела, за исключением обвинительного акта, где, тем не менее, полностью содержится существо и улики выдвинутого против Вас обвинения.

Далее сообщаю Вам, что ежели после рассмотрения дела присяжные заседатели признают Вашу светлость виновным, то высокочтимый председатель суда назначит, в соответствии со ним приговором, Вашу казнь на десятое число месяца, следующего за датой судебного заседания.

Судья пробежал глазами пергамент.

– Черт! И они думают провести меня этим шутовством?

Грубые черты судьи насмешливо скривились, однако лицо его побледнело. Кто его знает, вдруг это и вправду заговор. Странное дело: они что, собираются пристрелить его прямо в карете? Или просто запугивают?

Судье Харботтлу было не занимать инстинктивной звериной храбрости. Он не боялся разбойников на больших дорогах и в годы адвокатской практики не раз сражался на дуэлях, большей частью из-за своей привычки сквернословить. Никто не сомневался в том, что он отчаянный боец. Но в том, что касалось Льюиса Пайнвека, ему приходилось быть настороже. Разве не замешана тут разряженная темноглазая кокетка, его экономка Флора Карвелл? Если недоброжелателям удастся напасть на след, то любой житель Шрусбери с легкостью опознает в ней миссис Пайнвек. Разве он сам не поработал как следует над тем, чтобы понадежнее упрятать нежелательного соперника в тюрьму? И разве не знает, как отнесется к этому делу Коллегия адвокатов? Такой скандал способен погубить любого судью.

Дело принимало неприятный оборот, но и только. Впадать в панику было не из-за чего. День или два судья глядел мрачно и больше обычного грубил окружающим.

Он запер бумаги в сейф и неделю спустя вызвал экономку в библиотеку.

– У твоего мужа есть брат?

Когда он столь неожиданно коснулся заупокойной темы, миссис Карвелл вздрогнула и испустила образцовый «поросячий визг», как мило называл проявление ее эмоций мистер Харботтл. Но сейчас у него не было настроения шутить.

– Перестаньте, мадам! Не злите меня. Оставьте ваши шутки и отвечайте на мой вопрос, – сурово приказал он.

Экономка повиновалась. Нет, у мистера Пайнвека нет брата; был когда-то, но давно умер на Ямайке.

– Откуда вы знаете, что он мертв? – спросил судья.

– Он сам мне сказал.

– Не покойник же!

– Пайнвек сказал.

– И все? – ухмыльнулся судья.

Время шло. Судья долго размышлял над загадочным происшествием и становился все угрюмее. Помимо воли дело это занимало его мысли куда сильнее, чем он полагал вначале. Но так случается всегда, когда мы не можем поделиться с кем-то нашими неприятностями; а эту тайну он не мог раскрыть никому.

Настало девятое число. Мистер Харботтл радовался: говорил же он, что с ним ничего не произойдет. Однако беспокойство не оставляло его. Ну что ж, завтра все кончится.

(Что случилось с этим письмом? Никто не видел его ни при жизни судьи, ни после его смерти. Он рассказывал о нем доктору Хедстоуну; была найдена копия, снятая рукой судьи. Может быть, письмо было галлюцинацией, игрой больного мозга? Я считаю, что это, скорее всего так.)

ГЛАВА 6. АРЕСТ

Вечером девятого числа судья Харботтл отправился на спектакль в Друри-Лейн. Судья был из тех сибаритов старой закалки, кого в поисках развлечений не смущает ни поздний час, ни риск случайной стычки на кулаках. Он договорился с двумя закадычными приятелями из Линкольнз-Инн отправиться после спектакля к нему домой и вместе отужинать.

Приятели должны были встретить мистера Харботтла у входа и сесть в его экипаж, и теперь судья, который терпеть не мог ждать, нетерпеливо поглядывал из окна.

Судья зевнул. Он велел лакею дожидаться господ адвокатов Тэвиса и Баллера, а сам, зевнув еще раз, положил треуголку на колени, закрыл глаза, поуютнее устроился в углу, запахнул наитию и принялся размышлять о прелестях очаровательной миссис Эйбингтон.

Мистер Харботтл умел засыпать, как пожарник, в любую минуту, стоило ему только захотеть, вот он и решил вздремнуть. Нечего заставлять почтенного судью ждать понапрасну.

Через минуту до него донеслись голоса приятелей. Повесы-адвокаты, по своему обыкновению, смеялись и перешучивались. Один них сел в экипаж – карета дернулась и качнулась; за ним последовал второй. Дверь захлопнулась, колеса застучали по мостовой.

Судья до сих пор немного дулся на приятелей. Он и не подумал сесть прямо и открыть глаза. Пусть думают, что он спит. Заметив, что судья задремал, они, как ему показалось, захохотали скорее со злобой, чем с добродушием. Ладно же, дайте только доехать до дверей, там-то он отвесит им хорошего пинка, а до тех пор будет делать вид, что спит.

Часы пробили двенадцать. Беллер и Тэвис молчали, как надгробия. Странно, эти пройдохи самые отъявленные болтуны.

Внезапно чьи-то грубые руки схватили судью и вытолкнули из угла на середину сиденья. Он открыл глаза – с обеих сторон от него сидели приятели.

Ругательство, готовое сорваться с губ, застряло у судьи в горле. Он увидел, что охраняют его вовсе не приятели, а двое незнакомцев самого зловещего вида, с пистолетами в руках, одетые, как приставы из уголовного полицейского суда.

Судья дернул шнурок колокольчика. Экипаж остановился. Он в растерянности огляделся по сторонам. Домов не было; вокруг, на сколько хватало глаз, тянулась вересковая пустошь, залитая лунным светом, черная и безжизненная. Гниющие остовы деревьев вздымали в небо скрюченные ветви, словно с чудовищным веселием приветствуя судью.

К окну подошел лакей. Судья тотчас узнал его вытянутое лицо и глубоко посаженные глаза. Это был Дингли Чафф; пятнадцать лет назад он служил у Харботтла лакеем, но одна судья в припадке бешеной ревности выгнал его и упрятал решетку, обвинив в краже серебряной ложки. Бедняга скончался в тюрьме от лихорадки.