Говард Лавкрафт - Кошмар в Ред-Хуке

Сейчас уже никто не может сказать, что именно — гудок следовавшего встречным курсом парового сухогруза или жуткий вопль, донесшийся с нижней палубы, — первым нарушило мирное течение жизни на судне. Возможно, оба прозвучали одновременно, но сейчас это уже не имеет никакого значения. Кричали в каюте Сейдема, и вполне вероятно, что если бы матросу, взломавшему дверь и поспешившему на помощь молодоженам, удалось сохранить рассудок, он мог бы порассказать немало странных и ужасных вещей о том, что он там увидел. Однако этого ему не удалось — издав душераздирающий крик, по громкости превосходивший вопли первых жертв, он выскочил из каюты и принялся, завывая, носиться по всему кораблю. Потребовалось немало труда, чтобы изловить его и заковать в железо. Корабельный врач, минуту спустя вошедший в покои новобрачных, избежал сей жалкой участи, но все последующие годы хранил гробовое молчание относительно того, что предстало его взору в то роковое мгновение. Исключением послужило одно-единственное письмо, которое он отправил Мелоуну в Чепачет. В нем он подтвердил, что кошмарное происшествие было запротоколировано как убийство, однако, естественно, ни в одном полицейском протоколе не были засвидетельствованы такие мелочи, как, например, глубокие царапины на шее миссис Сейдем, которые не могли быть оставлены рукой ее супруга, да и вообще любой другой человеческой рукой, или кроваво-красная надпись, некоторое время зловеще мерцавшая на стене каюты и позднее восстановленная доктором по памяти как халдейское «ЛИЛИТ».[11] Стоило ли обращать внимание на подобные вещи, которые к тому же через несколько минут пропали без следа? Что же касается тела Сейдема, то врачу потребовалось сделать над собой изрядное усилие, прежде чем он смог приступить к осмотру омерзительных останков. В своем послании к Мелоуну доктор сделал особый упор на то, что ему не довелось лицезреть саму Тварь. За секунду до того, как он включил свет, за открытым иллюминатором каюты промелькнула какая-то фосфоресцирующая тень и в воздухе прозвучал слабый отголосок дьявольского смешка, но ничего более определенного ему явлено не было. Доказательством этому, утверждал доктор, может послужить тот факт, что он все еще находится в здравом уме.

Несколько минут спустя внимание экипажа целиком переключилось на подошедший вплотную к ним сухогруз. С парохода была спущена шлюпка, и вскоре толпа смуглых, вызывающего вида оборванцев, облаченных в потрепанную форму береговой полиции, уже карабкалась на борт лайнера, который ввиду всех этих весьма необычных обстоятельств временно застопорил машины. Вновь прибывшие тут же потребовали выдать им Сейдема или его тело — как видно, они знали не только о том, что он находится на борту, но и каким-то непостижимым образом уже пронюхали о его смерти. В тот момент на капитанском мостике воцарилось настоящее столпотворение, ибо два таких события, как доклад перепуганного доктора об увиденном им в каюте и последовавшее непосредственно за ним дикое требование невесть откуда взявшихся полицейских, могли поставить в тупик и мудрейшего из мудрецов, а не то что простого служаку-моряка. Капитан все еще колебался, не зная, как ему поступить, когда предводитель назойливых визитеров, темнокожий араб с пухлыми губами, свидетельствовавшими о том, что в его жилах течет негритянская кровь, протянул ему порядком помятый и замызганный листок бумаги. Он был подписан Робертом Сейдемом и содержал следующее странноватое сообщение:

В случае если мне суждено стать жертвой внезапного, равно как и необъяснимого, несчастного случая и буде он приведет к моей смерти, прошу вас незамедлительно и беспрекословно передать мое тело в руки подателя сего послания и его помощников. От вашей сговорчивости целиком и полностью зависит как моя собственная, так и, вполне возможно, ваша дальнейшая судьба. Все объяснения будут представлены позднее — исполните лишь то, о чем я вас прошу сейчас!

Капитан и доктор обменялись удивленными взглядами, после чего последний прошептал что-то на ухо первому. В конце концов оба беспомощно пожали плечами и повели непрошеных гостей к апартаментам Сейдема. Когда они отпирали дверь каюты, доктор посоветовал капитану не смотреть внутрь. Все последующее время, пока пришельцы находились внутри, он провел как на иголках, немного успокоившись только после того, как вся эта разношерстная толпа повалила наружу, унося на плечах свою плотно завернутую в простыню ношу. Он возблагодарил Бога за то, что сверток оказался достаточно тугим для того, чтобы не выдавать очертаний сокрытого внутри предмета, и что у носильщиков хватило ловкости не уронить его по дороге к ожидавшей их у правого борта шлюпке. Лайнер возобновил свой путь, а доктор и корабельный гробовщик вновь отправились в злосчастную каюту, чтобы оказать последние услуги остававшейся в ней мертвой женщине. Там врачу пришлось пережить очередное ужасное откровение, еще более усугубившее его скрытность и даже принудившее к намеренному искажению истины. Ибо когда гробовщик спросил, зачем доктору понадобилось выпускать всю до последней капли кровь из тела миссис Сейдем, у него не хватило смелости признаться, что он не имел к этому злодеянию ни малейшего отношения. Равно как не стал он обращать внимание своего спутника на пустые ячейки в сетке для бутылок и на резкий запах спиртного, доносившийся из водослива, куда, несомненно, и было вылито их изначальное содержимое. Только тут он вспомнил, что карманы темнокожих моряков — если, конечно, они были моряками и вообще людьми — сильно оттопыривались, когда они возвращались к своей шлюпке. Как бы то ни было, но два часа спустя на берег была послана радиограмма, и мир узнал все, что ему полагалось знать об этой трагедии.

Тем же самым июньским вечером ничего не подозревавший о случившемся на судне Мелоун носился по узким улочкам Ред-Хука в состоянии крайнего возбуждения. Район бурлил, как потревоженный муравейник, а таинственные азиаты — все как на подбор старые знакомцы детектива, — словно оповещенные каким-то неведомым сигналом, в огромном количестве собирались и, казалось, ожидали чего-то возле старой церкви и сейдемовских квартир на Паркер-плейс. Только что стало известно о трех новых похищениях — на этот раз жертвами стали белокурые, голубоглазые отпрыски норвежцев, населявших соседний Гауэнес, — и до полиции дошли слухи, что взбешенные потомки викингов формируют ополчение, призванное навести порядок в Ред-Хуке и наказать виновных средствами самосуда. Мелоун, который уже несколько недель убеждал начальство произвести всеобъемлющую чистку в этом районе, наконец преуспел в своих попытках — под давлением обстоятельств, более понятных трезвому рассудку, чем домыслы дублинского мечтателя, руководство городской полицией все-таки решилось нанести сокрушительный удар по гнезду порока. Накаленная обстановка, сложившаяся в районе в тот вечер, только ускорила дело, и около полуночи сводные силы трех близлежащих полицейских участков ворвались на площадь Паркер-плейс и прилегающие к ней улицы, арестовывая всех, кто только ни подворачивался под руку. Когда были взломаны двери конспиративных жилищ, из полутемных, освещаемых только чадящими канделябрами комнат наружу хлынули неописуемые орды азиатов, среди которых попадалось немало таких, что имели на себе митры, пестрые узорчатые халаты и другие ритуальные параферналии, о значении которых можно было только догадываться. Большинство улик было утрачено в суматохе, ибо арестованные умудрялись выбрасывать какие-то предметы в узкие колодцы, о существовании которых полиция ранее не подозревала и которые вели, казалось, к самому центру Земли. Густой аромат поспешно воскуренного благовония скрыл все подозрительные запахи, но кровь — кровь была повсюду, и Мелоун содрогался от отвращения всякий раз, как взгляд его натыкался на очередной алтарь с еще дымящейся на нем жаровней.