Монтегю Джеймс - Мистер Хамфриз и его наследство

— Во всяком случае, сказал он, извиняясь перед мисс Купер, — в лабиринте вы побывали, а значит, пари с мисс Фосгер выиграли. Я же обещаю вам в скором времени нарисовать надлежащий план, с обозначением всех дорожек.

— Это то, что нужно, сэр, подхватил Клатгерхэм. — План — вещь просто необходимая, без него никак. А то ведь какая может приключиться неловкость: забредет сюда кто, попадет, скажем, под проливной дождь, а назад дороги не найти! Будет блуждать часами, вымокнет до нитки… Можно, конечно, прорубить дорожку прямиком к центру, только тогда это будет уже не лабиринт. Уж не знаю, сэр, вам решать.

— Нет, с этим мы повременим. Сперва я сделаю план и дам вам снять копию. Ну а там посмотрим: возможно, придется подумать и о вашем предложении.

Будучи крайне пристыжен и раздосадован своим фиаско, Хамфриз просто не мог успокоиться, не предприняв в тот же вечер еще одной попытки добраться до центра лабиринта, и его раздражение лишь усилилось оттого, что на сей раз она удалась сразу же, без единого неверного шага. Он даже подумывал о том, чтобы не откладывая взяться за составление плана, но этому помешала надвигавшаяся темнота.

На следующее утро, захватив с собой чертежную доску, карандаши, компас, бумагу и прочее необходимое снаряжение (кое-что нашлось в библиотечных шкафах, а остальное пришлось позаимствовать у Куперов), он — снова без малейших затруднений — вышел к центру лабиринта и разложил там свои инструменты. Однако с началом работы получилась небольшая заминка: дело в том, что его внимание привлекла уже очищенная от ежевики и плюща центральная колонна. Сама каменная опора не представляла собой ничего особенного и напоминала те, на которых обычно располагают солнечные часы. Но вот шар не мог не вызвать интереса. Как уже упоминалось выше, его покрывала тончайшая гравировка из цифр, надписей и изображений, при первом ознакомлении принятых мистером Хамфризом за знаки небесной сферы. Однако ближайшее рассмотрение показало, что эти символы не вполне соответствуют его представлению о подобных вещах. Одно изображение опоясывающий шар по линии, на земном глобусе обозначающей экватор, крылатый змей — Draco — казалось знакомым, но большую часть верхней полусферы занимали распростертые крылья неведомого существа, покоившаяся на полюсе голова коего была сокрыта под прикрепленным к вершине шара кольцом и окружена ободом с различимой надписью princeps tenebrarum[6]. На нижней полусфере имелось пространство, испещренное пересекающимися линиями и отмеченное как umbra mortis[7]. Рядом находился горный хребет, а среди гор долина с поднимающимися над нею языками пламени, обозначенная (удивитесь ли вы?) словами vail is filiorum Hinnom[8]. И над и под Draco были начертаны фигуры, походившие на обычные изображения созвездий, но все же отличавшиеся от них и, судя по надписям, имевшие иные названия. Обнаженная мужская фигура с воздетой палицей именовалась не Геркулесом, а Каином, другая, погруженная по пояс в землю и простирающая руки, — не Ophiuchus[9], a Chore[10], третья же, подвешенная за волосы к спутанным, как клубок змей, ветвям дерева, являла собой Авессалома. Рядом с последней красовалось изображение человека в долгополом одеянии и высоком головном уборе, стоявшего в центре магического круга на виду у двух ждущих снаружи демонов. Сей персонаж, названный Hostanes magus[11], Хамфризу знаком не был. Общее впечатление сводилось к тому, что сферу украшают образы прародителей зла, возможно отчасти навеянные творчеством Данте. Сочтя это свидетельством довольно своеобразных вкусов своего прапрадеда, Хамфриз, впрочем, предположил, что тот не стал утруждаться пристальным рассмотрением сего изделия, ибо едва ли оставил бы его под открытым небом на милость дождя и ветра, имей оно в его глазах хоть какую-то ценность. Постучав по металлической поверхности судя по всему, шар был полым, — молодой человек продолжил работу над планом. Примерно через полчаса ему стало ясно, что без разметки на местности дело не пойдет, а потом он размотал взятую у Клаттерхэма бечеву по дорожкам от входа до центра, привязав конец к кольцу на вершине шара. Это позволило сделать до ланча черновой набросок и давало надежду, что к вечеру дело будет сделано. Время шло к чаю, когда в лабиринт заглянул интересовавшийся, как продвигается работа, мистер Купер.

— Удивительная вещь, промолвил он, коснувшись гравированного шара, и тут же отдернул руку. Уфф! Горячо-то как, прямо пышет! Это ведь металл, мистер Хамфриз, наверное, медь. Проводник, изолятор, или как там называют такие штуковины.

— Сегодня с утра солнышко, припекало, отозвался мистер Хамфриз, избегая обсуждения научных вопросов, — но мне не показалось, чтобы шар слишком уж раскалился. Нет, — он сам потрогал поверхность. — Теплый, конечно, но не сказать, чтобы очень горячий.

— Странно, — покачал головой мистер Купер. Мне так держать на нем руку совершенно невмоготу. Видать, все дело в разнице температур я имею в виду, между нами. Вы, мистер Хамфриз, осмелюсь предположить, субъект прохладный, тогда как я нет — в том-то и различие. Поверите ли, все нынешнее лето я спал, хм… in status quo[12] и принимал холодный душ, такой холодный, какой мог. И так каждый день… позвольте помочь вам с этой бечевкой.

— Благодарю вас, не стоит. Впрочем, если вы поможете собрать эти разбросанные инструменты, я буду вам весьма обязан. Большое спасибо: теперь все собрано и мы можем отправляться домой.

Они отправились к выходу, по дороге Хамфриз сворачивал бечевку.

Ночь выдалась дождливой.

И надо же такому случиться — собрано оказалось-таки не всё. По вине то ли Купера, то ли самого Хамфриза в лабиринте забыли не что иное, как план, который, как и следовало ожидать, за ночь совершенно размок. Как ни обидно, но пришлось начинать сначала. Хамфриз надеялся, что на сей раз удастся управиться быстрее, но едва успел размотать бечевку, как прибежавший из дома Кэлтон принес телеграмму: недавний лондонский начальник Хамфриза хотел задать ему несколько вопросов. Дело требовало лишь короткой встречи, но являлось безотлагательным. Поначалу это вызвало досаду, но вскоре стало ясно, что если успеть на отходящий через полчаса поезд, то при благоприятном стечении обстоятельств можно будет вернуться часам к пяти, а в худшем случае к восьми. Незавершенный план молодой человек вручил Кэлтону с указанием отнести домой, а веревку велел не убирать.

Все вышло так, как и предполагалось. Он вернулся не поздно, провел в библиотеке восхитительный вечер, разбирая шкаф с весьма редкими книгами, а уже собираясь в постель, порадовался тому, что слуги оставили окно открытым, а штору не задернутой. Погасив лампу, Хамфриз подошел к окну, откуда открывался вид на парк. Светила луна, стояла одна из последних ясных и спокойных ночей перед началом ветреной и дождливой осени. Лунные блики касались карниза и свинцового купола храма, и Хамфриз не мог не признать, что при таком рассмотрении этому памятнику прошлого присуще несомненное очарование. Лунное сияние, запахи трав и абсолютная тишина создавали ощущение гармонии он не скоро отвернулся от окна, а отвернувшись, подумал, что едва ли любовался прежде чем-либо более совершенным. Единственной неуместной, а потому раздражающей деталью ему показался выступавший из зарослей, сквозь которые пролегал путь к лабиринту, черный и довольно корявый куст ирландского тиса. «Кому могло прийти в голову посадить такое растение в таком месте? — подумал Хамфриз, уже отходя ко сну. — Пожалуй, придется его срубить».