Жюль Верн - Мастер Захариус

— Вот так часы! Не желают переносить зимних холодов! — крикнул один из самых разъяренных клиентов. — Осознаете ли вы, мастер Захариус, что ваша подпись начертана на циферблате часов? А честь имени, клянусь Святой Девой, — превыше всего!

Наконец дошло до того, что старик, устыдившись упреков, вытащил из старого баула несколько золотых монет, чтобы выкупить поврежденные часы. Прослышав об этой новости, клиенты сбежались все разом, и очень скоро из бедного жилища утекли последние деньги. Зато честность мастера осталась вне подозрений. Жеранда всем сердцем одобрила отцовский поступок, ведущий прямехонько к разорению. И очень скоро Обер решил предложить мастеру свои сбережения.

— Что будет с моей девочкой? — причитал старик, предвидя неизбежность катастрофы.

Обер не осмеливался сказать, что Жеранде он предан, безмерно и будущее его не страшит. Однажды мастер Захариус даже назвал юношу зятем, тем самым опровергнув зловещее предсказание, часто звучавшее в его ушах: «Жеранда не будет женой Обера».

Мало-помалу часовых дел мастер полностью разорился. Сначала ушли в чужие руки старинные антикварные вазы, потом он расстался с великолепным, тончайшей работы панно из дуба, украшавшим его жилище. Несравненные полотна известных фламандских мастеров больше не радовали глаза, Жеранды, и все, вплоть до ценнейшего инструмента, сотворенного невероятным талантом мастера, было продано, лишь бы возместить убытки клиентам.

Только Схоластика не могла смириться с происходящим. Однако все ее усилия помешать докучливым посетителям проникнуть в дом Захариуса и вынести оттуда последнее были тщетны. Часто на соседних улицах, где знали служанку с незапамятных времен, слышались ее громкие причитания. Она во что бы то ни стало стремилась опровергнуть слухи, будто ее хозяин маг и колдун, хотя в глубине души была убеждена, что так оно и есть. Чтобы искупить свою святую ложь, старушка без передышки молилась.

Не осталось незамеченным, что уже довольно давно часовщик отказался от отправления религиозных обрядов. Случалось, что он сопровождал дочь в церковь и, видимо, находил в общении с Богом умственное отдохновение, питавшее его превосходные способности, ибо молитва — самое возвышенное упражнение фантазии. При подобном своевольном уклонении от религиозных обязанностей, которое связывалось с тайными занятиями старика, не могли не возникнуть до некоторой степени законные обвинения в колдовстве, обрушившиеся на мастера. Тогда Жеранда, чтобы обратить отца к Богу и потом вернуть к людям, прибегла к помощи католицизма. Однако догмы веры и смирения сталкивались в душе мастера с неодолимой гордыней, составлявшей теперь всю его сущность. Он и не думал доискиваться, откуда проистекают главнейшие нравственные правила. И тем не менее влияние Жеранды на него было настолько действенным, что не пообещать сопровождать дочь на большую мессу в следующее воскресенье старый часовщик просто не посмел. Девушка была на седьмом небе. Старая Схоластика не могла скрыть радости, — теперь-то злые языки, обвинявшие ее хозяина в безбожии, приумолкнут. Она без устали рассказывала всем — соседям, недругам и друзьям, знакомым и незнакомым — о решении мастера.

— Признаться, не совсем ясно, о чем вы нам толкуете, госпожа Схоластика, — отвечали ей. — Ведь мастер Захариус всегда был заодно с дьяволом!

— Да как можно говорить такое! Вспомните о часах моего хозяина на башнях наших церквей, — возражала добрая женщина. — Сколько раз своим перезвоном они возвещали о мессе, призывали к молитве?

— Все так, — отвечали ей. — Но нельзя же изобрести без посторонней помощи механизмы, которые действовали бы сами по себе и превосходили бы творения рук человеческих?

— Выходит, это бссенята сотворили бесценные часы из замка Андернатт, которые оказались не по карману даже городу Женеве? — гневно вопрошала Схоластика. — Там каждому часу соответствовало определенное правило, а христиане, которые его придерживались, попадали прямехонько в рай! Разве дьявол способен на это?

Часы из простого железа — подлинный шедевр, созданный лет двадцать назад, действительно поднял на недосягаемую высоту славу мастера. Но все равно обвинения Захариуса в колдовстве не сходили с уст злонамеренных обывателей. Впрочем, возвращение старика в лоно церкви должно было пресечь эти толки и слухи.

Старый часовщик тут же забыл об обещании, данном дочери, и отправился к себе в мастерскую. Убедившись в своем полном бессилии вдохнуть жизнь в старые, поврежденные механизмы, он обратился к новым, хрустальным часам. Они-то и должны были стать истинным чудом! Эти часы, и впрямь великолепные, выполненные тончайшими инструментами, украшенные рубинами и бриллиантами чистой воды, треснули в его руках сразу же, как только он попытался наладить их.

О случившемся не узнал никто, даже Жеранда. И с того дня жизнь мастера стала быстро угасать. Это напоминало последние судорожные колебания останавливающихся часов, которые идут, но все тише и тише. Могло даже показаться, что законы тяготения действуют прямо на старика и неумолимо влекут его в могилу.

Воскресенье, столь страстно ожидаемое Жерандой, наконец наступило. Была чудная, бодрящая погода. Женевцы высыпали на улицы и, степенно прогуливаясь, радовались приходу весны. Жеранда, бережно взяв отца под руку, направилась в сторону собора Святого Петра. Сзади плелась Схоластика с молитвенником в руках. На них взирали с любопытством. Старик передвигался словно малое дитя, а вернее сказать, как слепец. Когда прихожане не без ужаса заметили Захариуса в церкви, они притворились, будто его не видят.

Песнопения большой мессы уже потрясали церковные своды. Жеранда направилась к своей привычной скамье и в глубокой задумчивости опустилась на колени. Мастер Захариус встал рядом с ней.

Служба происходила с особой торжественностью для паствы, но старик оставался полностью безучастным — не взывал к милости неба, не восклицал с болью: «Господи, помилуй!», не пел в умилении «Слава в вышних». Совершенно не трогало этого закоренелого материалиста и чтение Евангелия. Старик не присоединился к католической клятве «Верую!». Гордый, неподвижный, бесчувственный и бессловесный, он напоминал каменное изваяние и даже в самый патетический момент, когда звон колокольчика возвестил о чуде Преображения Господня, не шелохнулся, уставившись на Святые дары, которые священник возносил над верующими.

Жеранда взглянула на отца, и обильные слезы, брызнувшие из ее глаз, оросили молитвенник. В это мгновенье куранты Святого Петра пробили половину одиннадцатого. С последним звуком мастер Захариус резко повернулся к старой колокольне. Ему почудилось, что циферблат уставился на него, цифры блестят, будто выгравированные огненными штрихами, а стрелки острыми наконечниками мечут электрические искры.