Джек Йовил - Дракенфелс

– Стены, – бросил Вейдт. – Они меняются.

Женевьева взглянула на потолок. Камни плавились, меняя форму. На стенах проступали лица, каменные когти тянулись к путникам. Освальд взмахнул мечом с грацией опытного бойца, и мертвая рука упала на пол и разбилась вдребезги. Руди выхватил двуручный меч, висевший у него за спиной, и принялся рубить наступающих тварей.

– Осторожнее, ты, бандит, – крикнул Вейдт, едва увернувшись от его клинка. – Это оружие не для коридоров.

Под ноги Женевьеве покатилась каменная голова, остекленевшие глаза закатились, вспухший язык вывалился наружу. Одна из тварей, скорчившаяся горгулья, отделилась от потолка и, обрушившись на Женевьеву, вцепилась ей в волосы. Та сжала кулак и ударила существо в грудь. Все равно что бить гору: любая человеческая рука была бы просто раздроблена. Боль пробежала по руке к плечу, и Женевьева поняла, что вновь открылась рана.

От удара горгулья остановилась, опешив, тоненькая трещинка побежала по ее туловищу от корявого плеча к талии. Она вновь устремилась к Женевьеве, скрипя каменными лапами и выставив острые как бритва когти. Тварь подобралась слишком близко, чтобы пустить в ход меч, и продолжала теснить Женевьеву. Стена позади нее корчилась, как живая, и тоже протягивала к ней когти.

Женевьева встала поудобнее, развернулась лицом к стене и выбросила ногу в ботинке, метя повыше, стараясь угодить в трещину. Горгулью отбросило прочь, и она раскололась. Верхняя часть ее туловища соскользнула с нижней и разбилась. На полу осталась лежать груда неподвижных камней.

Они пробивали себе путь среди чудовищ, убивая их, когда удавалось, и продвинулись, в конце концов, через открытую дверь в заброшенный зал, где к обеду был накрыт огромный стол. Еда давным-давно истлела в прах. Так же как и едоки, чьи иссохшие кости осыпались в креслах среди остатков пышных нарядов. Зато здесь было довольно места для хорошей драки, и меч Руди открыл счет. Горгульи падали.

Главарь разбойников встал в дверях, вращая меч вокруг себя, и твари разлетались на кусочки. Наконец он с рыком пнул дверь, сшибив ею последнего врага. Вейдт и Освальд подтащили тяжелые кресла, которыми можно было подпереть деревянную дверь. Они благоразумно забаррикадировались в обеденном зале мертвецов.

Женевьева взялась за свою больную руку и попыталась вернуть кости на место. Она ухитрилась вправить суставы пальцев. Рана ее слегка кровоточила, и она принялась снова зализывать ее. Оставалось надеяться, что внутри не осталось никаких серебряных осколков. Это могло вызвать гангрену, и пришлось бы ампутировать кисть или всю руку. Пройдет не одна сотня лет, пока она сумеет вырастить новую. Шанданьяк на протяжении жизни целого поколения отращивал ухо, отрезанное чересчур рьяным жрецом старой веры.

Она оглядела себя. Ее брюки, башмаки и куртка были грязны и от них исходил такой смрад, словно она ползала по чумным ямам. Другие выглядели не лучше, хотя Освальд нес свою грязь и лохмотья так, будто это были надушенные шелка. А Вейдт никогда и не выглядел иначе; единственное, что оставалось чистым из его вещей, – это оружие.

– Что здесь случилось? – спросил Руди.

– Отравленный пир, – пояснил Освальд. – Одна из наихудших историй о Дракенфелсе. Он явился один, на коленях, ко двору Императора почти шесть столетий назад и сказал, что готов понести кару за свои грехи. Он выплатил щедрые компенсации всем своим еще живым жертвам и молил о прощении на могилах остальных. Он отказался от зла и поклялся в верности богам, которых прежде проклинал. Он поклялся в верности Империи. Все были убеждены, что он изменился. За десять тысяч лет всякий мог бы раскаяться, мог бы захотеть очистить свое сердце. То есть всякий человек. Он пригласил Императора Каролуса и весь его двор сюда, чтобы отпраздновать начало своей новой жизни, и объявил, что Дракенфелс всегда будет открыт как приют для убогих. Некоторые из советников убеждали Каролуса не принимать приглашение на пир, но Император был добрым человеком и слишком молодым, чтобы помнить худшие деяния Дракенфелса. Все они прибыли сюда – Император, и Императрица Ирина, их дети, и весь их двор. Мой собственный предок, Шлихтер фон Кёнигсвальд, сидел среди них...

Они взглянули на валяющиеся останки и увидели драгоценности, лежащие под слоями паутины. У оскалившегося черепа в глазницах были рубины и сетка из оправленных в серебро жемчугов, сапфиров и бриллиантов на голых ребрах. Женевьева сняла с треснувшего черепа потускневший золотой венец.

– Древняя корона. – Руди алчно сверкнул глазами. – Она бесценна.

– Мы вернем ее, мой стоящий вне закона друг, – сказал Освальд. – Тебе будет чем поживиться, но эту корону мы вернем.

Освальд обещал Руди Вегенеру прощение, когда они с победой вернутся в Альтдорф, но знал, как знала и Женевьева, что разбойник не примет его. Когда это благое дело, это благородное мщение будет совершено, он вернется в леса, к вольной беззаконной жизни.

Женевьева смотрела на останки и видела отблески того давнего дня. Зал был чистый, новый, ярко освещенный. Она слышала смех и музыку. Видела блюда, поданные на стол. Красивые мужчины были очаровательны, прекрасные дамы обмахивались веерами. А во главе стола рядом с царственного вида человеком в короне сидел другой, скромно одетый, в простой оловянной маске. Она моргнула, и перед ней снова предстало мрачное настоящее.

– Он отравил их, да? – спросил Менеш у Освальда.

– Да. Только они не умерли. Они были парализованы, превратились в живые статуи. Годы спустя один из фаворитов Дракенфелса покаялся, прежде чем отправиться на виселицу. Он рассказал целую историю о тех непристойностях, что творились перед глазами беспомощных Каролуса и его свиты. Они, видите ли, привезли с собой детей, эти глупые доверчивые дворяне. Хайнрот понял бы их ужас. После того как развлечение окончилось, Дракенфелс так и оставил своих гостей застывшими. Перед ними лежали праздничные яства, а они умерли от голода.

Освальд ударил по столу рукоятью меча. Тот содрогнулся. Разбилась хрупкая посуда, упал канделябр, выскочила из своего гнезда в грудной клетке крыса, рассыпался скелет, все еще разряженный в одеяние верховной жрицы Верены. В глазах принца стояли слезы. Женевьева никогда не видела у него такого всплеска чувств.

– Глупцы!

Женевьева положила руку ему на плечо, и он мгновенно успокоился.

– После этой ночи Дракенфелс больше не будет мучить других глупцов.

Принц прошагал через зал и распахнул двойные двери.

– Пойдемте, фаворит еще и карту нарисовал. Он покупал себе быструю смерть. Покои Дракенфелса находятся в конце этих коридоров. Мы рядом с ним.