Сьюзен Хилл - Туман в зеркале

Ну что ж, решил я, если он следовал за мной сюда, не важно, по какой причине, то мог бы привести меня и обратно. Я уверенно шагнул в его сторону и уже почти поднял руку, чтобы остановить его, но в этот момент по мосту с ревом прогрохотал поезд, извергая дым и сине-лиловое пламя — из паровозной трубы летели искры, в окнах вагонов прорисовывались угольно-черные силуэты людей. Это было величественное, волнующее зрелище, и я вертелся волчком, глядя на все с детским восторгом и удивлением. Паровоз был подобен некоему мифологическому чудовищу, пожирающему темноту на своем пути.

А потом он уехал, и запах сажи и пара медленно опустился ко мне в холодном воздухе.

Я обернулся к мальчику. Но он опять ускользнул, растворившись во тьме и оставив меня искать дорогу и возвращаться обратно в полном одиночестве. В раздражении я поклялся, что поколочу его, когда догоню, за то, что морочил мне голову.

Наконец, после более чем получаса блужданий, я остановил повозку, которая двигалась на восток в сторону реки, и поехал на ней, а потом мне объяснили, куда идти, и, раз или два свернув не туда и вернувшись, я дошел до доков и улиц, ведущих к гостинице. Я забрел гораздо дальше, чем следовало, продрог и устал, и последняя миля далась мне воистину с трудом. Теперь я уже никого не видел, а луна скрылась за новым скоплением облаков. Стояла самая настоящая глухая ночь. Я забыл про мальчика — этого негодника, выглядевшего, как нищий, — утратил весь интерес к чему бы то ни было, кроме собственной усталости, и по мере того, как я терял силы, а утомление нарастало, я стал задумываться, как же странно сложилось, что я жажду увидеть эту мрачную, темную, неприветливую гостиницу так, будто это мой дом. Запах, идущий от реки, когда я наконец его почувствовал, и вид темного переулка, который, как я знал, ведет к нужной улице, озарили мне душу. И все же — почему это должно быть так? И где мой «дом»? Если под домом подразумевать семейный очаг, дорогое для меня место, где меня ждут те, кому я нужен, — то ничего этого у меня не было. Но когда я сошел наконец по ступеням, ведущим с улицы к закрытой двери гостиницы, я решил, что в один прекрасный день все это у меня непременно будет, и что будет это именно здесь, в Англии — хотя, может быть, и не в Лондоне. Ибо после моей ночной прогулки я был уверен как никогда раньше, что именно Англия — моя истинная родина, и, более того, что так было всегда, с самого моего рождения.

Той ночью случилось еще одно происшествие.

В гостинице было темно. Я запер парадную дверь, задвинул железные засовы и пошел через зал, нащупывая вытянутой рукой перекладины перил, — окна, через которое мог бы проникнуть лунный свет, здесь не было, а ни лампы, ни фонаря мне не оставили. Я думал, что теперь уже знаю, как пройти на верхний этаж и выйти к моему номеру, но на второй лестничной площадке я, должно быть, не туда повернул: здесь был лабиринт узких и коротких коридоров, переходящих один в другой, и, обнаружив прямо перед собой глухую стену, я отступил на несколько ярдов, прежде чем снова осторожно двинуться дальше. Я продвигался вперед шаг за шагом, ощупывая левой рукой стену. Я боялся перепутать дверь и войти в чужую комнату, колебался, не лучше ли кого-то позвать, но был полностью уверен, что угрюмый хозяин не обрадуется, если я его потревожу.

Потом, в конце коридора, я заметил тусклое красноватое свечение, как от последних тлеющих угольков камина, и начал продвигаться в том направлении, полагая, что сумею там так или иначе сориентироваться или по крайней мере узнать какой-нибудь знакомый угол.

По мере того как я приближался, свет не делался ярче, но, казалось, был как-то странно заслонен чем-то или прикрыт. Расстояние вдоль коридора было всего несколько ярдов, и все же на то, чтобы его пройти, мне потребовалась вечность, настолько я устал и окоченел.

А потом я вдруг оказался почти вплотную к источнику света, и в тот же самый момент споткнулся о единственную ступеньку, оказавшуюся на моем пути. Я вытянул руку, балансируя, чтобы не упасть, и едва сумел удержаться на ногах, но все же пошатнулся, и рука моя коснулась не пустого пространства и не твердой поверхности — стены или двери, но, к моему ужасу, наткнулась и прошла насквозь завесу или занавес из бусинок, которые цеплялись и тянулись за мной подобно лианам, и я ощущал их не только на ладонях и плечах, но и на лице, и на волосах. В темноте я чувствовал себя кошмарно, но то, что последовало дальше, было еще хуже.

Оглядевшись, я увидел, что занавес действительно закрывает пустой дверной проем и что за маленькой темной прихожей, на входе в которую я стоял, находится комната. Я мог разобрать лишь немного, и мои впечатления были хаотичными и мимолетными, да я и сам пребывал в замешательстве и шоке от того, что чуть не упал. Я увидел круглый стол, а рядом с ним, чуть отодвинутый, стул, на котором сидела старуха. Свет исходил от единственной тусклой лампы, стоявшей на столе, ее огонек был прикрыт какой-то красноватой тканью. На голове у старухи был платок, повязанный на лбу на цыганский манер, она была закутана в нечто вроде шалей из какой-то темной струящейся материи. Все это я лишь мельком успел отметить, прежде чем она подняла глаза и устремила взгляд прямо на меня, хотя не знаю, могла ли она разглядеть меня в полумраке. Но я ее видел. Я видел черные провалы глаз, в центре которых мерцали зрачки, ее смуглую, маслянистую кожу; видел ее руки, сложенные одна на другой, старые, худые — мне показалось, они похожи на когти; видел ослепительный блик от перстня, украшенного драгоценными камнями или эмалями.

На то, чтобы описать это, потребовались минуты, и меня бросает в жар, когда я вновь переживаю эту сцену, однако на то, чтобы увидеть эту картину — старуху за занавесом из бусинок в той темной, красновато-мерцающей комнате — ушли всего секунды, но за несколько секунд это зрелище навеки запечатлелось в моих глазах, в моем сознании и в памяти и пробудило во мне некий страшный глубинный отклик.

Не знаю, вскрикнул я или нет, знаю только, что отпрянул почти в то же мгновение, когда почувствовал бусинки и увидел старуху, и отступил назад, снова спотыкаясь, выпутывая руки из мерзких цепляющихся нитей — спасаясь бегством, я все еще слышал тихий нежный звук колеблющегося занавеса. Но в спешке я опять упал, на сей раз, споткнувшись о какой-то предмет мебели, стоявший у стены, который издал страшный грохот. Сквозь шум и собственные проклятия я услышал властный голос и увидел свет — это распахнулась дверь в конце коридора.

Хозяин показал мне дорогу к моему номеру, от которого я был всего в нескольких шагах, сделал это он не слишком любезно, и я не мог его винить, впрочем, я слабо воспринимал его угрюмые сетования и упреки, настолько я был дезориентирован и охвачен собственным страхом.