Барбара Хэмбли - Князья Преисподней

— Бог их знает, зачем они привезли дочь сюда. Чтобы занять пост атташе, мужчине нужно иметь не менее четырехсот фунтов личного дохода в год, а поместье сэра Эллина столько не принесет, особенно если он передаст часть имущества сыну.

— Вы сказали, что ваш сын был в китайских кварталах…

— В «Восьми переулках», — Хобарт назвал часть города, печально известную своими притонами и борделями.

— Наверняка он был не один.

— Боже правый, нет! Думаю он отправился туда со своими приятелями-бездельниками — Кромвелем Холлом, Гилом Дэмпси из американского посольства и Гансом Эрлихом, письмоводителем фон Мерена… да, — добавил он неохотно, — я тысячу раз говорил мальчику, чтобы он не водил дружбу с Эрлихом, потому что стоит ему глотнуть шаоцзю,[2] и у него рот не закрывается… Но Эрлих обычно пьет быстрее Рикки, да к тому же едва ли может отличить конную артиллерию от прогулочной двуколки, так что я особо не беспокоился. И потом, Рикки не знал ничего важного. Ради бога, Эшер, это Китай, а не Франция. Откуда здесь взяться чему-нибудь важному?

Он поставил чашку на стол, положил руки на колени и замер, склонив голову. «Как солдат, постепенно остывающий после жаркой схватки», — подумал Эшер, которому это ощущение было хорошо знакомо. Когда не остается ничего, кроме озноба, усталости и боли…

Наконец Хобарт сказал:

— Спасибо. Я понимаю, что вам не удастся найти того, кто это сделал, но хотя бы докажите, что ее убил китаец. Что Ричард тут ни при чем… он не виноват. Сделайте это, и я позабочусь о том, чтобы вы получили все необходимое для поисков шу-жэнь… и что еще вы там ищете, — добавил он многозначительно. — Снимите с Ричарда обвинение. Больше нас ничего не интересует.

— Для человека, прожившего в Китае почти тридцать лет, — заметила Лидия, когда Эшер проводил Хобарта и вернулся в номер, — мистер Хобарт не слишком-то хорошо знаком с китайцами и не делает ни малейшей попытки узнать их.

Она сунула руку под подушку, извлекла оттуда серебряный футляр, решительным жестом надела очки и повернула к нему лицо, благодарно жмурясь. На круглых линзах заплясали последние отблески догорающего огня.

— «Все они тут держатся друг за друга, откуда же мне знать, что у них творится в головах»… Так могла бы сказать миссис Пиллей, но не старший переводчик посольства, прослуживший в Китае тридцать лет.

— Воистину так, любовь моя.

Эшер с кочергой в руке опустился на колени перед камином и заново развел огонь. Лидия в это время обошла комнату, гася лампы. Дома, в Оксфорде, у них до сих пор было газовое освещение, а в некоторых комнатах даже сохранились керосиновые лампы, но теперь Лидия начинала подумывать над тем, чтобы провести электричество к ней в кабинет. Эшер подумал, что газ, по крайней мере, прогревает небольшую комнату. В нескольких шагах от камина было холодно, как в могиле, а в спальне, скорее всего, будет еще хуже.

— На самом деле, — он вернул кочергу в стойку, — Хобарт знает китайцев. Четырнадцать лет назад, в мой прошлый приезд, он регулярно читал «Пекин газетт» и водил знакомство с десятками горожан. И, да будь тебе известно, он прекрасно знает, с кем и через кого местные шишки ведут дела. Возможно, восстание[3] так повлияло на него.

Он взял подсвечник с маленького столика у двери и вытащил спичку из коробки, которую всегда носил в кармане. Лидия щелкнула последним выключателем, погрузив комнату во мрак.

— Но если ему разонравились китайцы, он мог бы вернуться домой.

— Возможно, он плохо ладит с миссис Хобарт? — Лидия сдернула со спинки дивана широкую кашемировую шаль и накинула ее на плечи. Из страха утратить хотя бы толику совершенства, подчеркиваемого кружевным платьем, она скорее замерзла бы насмерть, чем позволила бы себе подобную слабость в присутствии посторонних людей. — Хотя в этом случае он мог бы перевестись в Индию. Интересно, какую часть Дипломатической службы составляют люди, не нашедшие себя в браке? С другой стороны, наверное, было бы неплохо жить в Англии, в милом домике, где ты сама себе хозяйка и никакой муж тебе не мешает…

Эшер прижал руку к сердцу:

— Как только мы вернемся домой, я тут же перееду в свои старые комнаты в Колледже…

Лидия испуганно посмотрела на него, затем хлестнула по руке бахромой, которой были обшиты края шали:

— Я не тебя имела в виду, глупый. Вряд ли сэр Грант умеет заваривать чай же хорошо, как ты. Но если Ричард Хобарт не хотел жить с Холли Эддингтон, достаточно было бы отослать ее домой сразу после свадьбы, а самому остаться в Пекине. Если у него и в самом деле такое большое наследство, он вполне мог бы позволить себе раздельное проживание.

— Верно, — снова согласился Эшер. — Из-за чего все это дело кажется еще более странным.

При свете одной свечи они по холодному коридору на цыпочках прокрались к двери детской. Миссис Пиллей, сейчас скрытая под грудой покрывал, искренне верила в благотворное влияние «холодной комнаты и теплой кровати», но это не помешало ей укутать Миранду в несколько стеганых одеялец и надеть ей на голову теплую шапочку, из-под которой выбивался рыжий пушок волос.

После десяти лет брака и двух выкидышей, ставших тяжелым испытанием для его практичной и невероятно хрупкой жены, единственной женщины, которую он любил с самой первой их встречи, рождение дочери казалось Эшеру чудом. Когда в августе он получил телеграмму от профессора Карлебаха с просьбой отправиться вместе со старым ученым в Китай, он ответил отказом. Даже когда старик сам прибыл в Англию и появился у его дверей с «Журналом восточной медицины» в руке, Эшер все еще колебался. Он прочел статью сразу же после ее выхода и узнал описание созданий, мельком замеченных им в Праге. Но Лидия сказала: «Мы должны поехать».

Эшер обнял ее за талию, бесшумно закрывая дверь.

Миранда. Крохотная, рыжеволосая, самая красивая девочка на свете…

Это место было для нее — или Лидии — таким же безопасным, как и Оксфорд. Может быть, даже безопасней. После подавления Боксерского восстания в 1901 представители короля внимательно следили за всеми, кто проходил в ворота окруженного высокими стенами Посольского квартала.

И, как ни странно, встреча с Исидро у Эддингтонов лишь усилила эту уверенность. Возможно, сам Исидро отверг бы это предположение, но Эшер знал, что вампир, пусть по-своему, но любит Лидию. И ему, Джеймсу Эшеру, не найти для нее лучшего защитника, чем желтоглазый испанский дворянин, который умер незадолго до восшествия королевы Елизаветы на престол.

Умер и стал бессмертным.