Говард Лавкрафт - Случай Чарльза Декстера Варда

     К 1760 году Джозеф Карвен фактически стал изгоем; с ним никто не хотел знаться, ибо его подозревали в связи с дьяволом и во всевозможных ужасах, которые казались тем более угрожающими, что ни один из горожан не мог сказать внятно, в чем они заключаются, или даже привести хоть одно доказательство того, что эти ужасы действительно происходят. Может быть, последней каплей стало дело о пропавших в 1758 году солдатах: в марте и апреле этого года два королевских полка, направляющиеся в Новую Францию были расквартированы в городе и непонятным образом поредели в гораздо большей степени, чем бывает обычно в результате дезертирства. Ходили слухи, что Карвена часто видели беседующим с этими облаченными в красные мундиры парнями; и так как многие из них бесследно исчезли, снова вспомнили о странных исчезновениях моряков. Трудно сказать, что случилось бы, останься полки в городе на более длительный срок.

     Тем временем состояние Карвена все росло и росло. Он фактически монопольно торговал селитрой, черным перцем, корицей и с легкостью превзошел другие торговые дома, за исключением дома Браунов, в импорте медной утвари, индиго, хлопка, шерсти, соли, такелажа, железа, бумаги и различных английских товаров. Такие купцы, как Джеймс Шрин из Чипсайда, на лавке которого красовался слон, Расселлы, торговавшие напротив Большого Моста под вывеской "Золотой орел", или Кларк и Найтингейл, владельцы харчевни "Рыба на сковородке", почти полностью зависели от него, ибо он владел большей частью их недвижимости; договоры же с местными виноделами, коневодами и маслоделами из Нараган-сетта, а также с мастерами, отливающими свечи в Ньюпорте, превратили его водного из наиболее крупных экспортеров колонии.

     Подвергнутый своеобразному остракизму, Карвен все же не был лишен определенного чувства солидарности. Когда сгорел дом Управления Колониями, он щедро подписался на значительную сумму для устройства благотворительной лотереи, благодаря которой в 1761 году было построено новое кирпичное здание, по сей день красующееся на старой Главной Улице. В том же году он помог перестроить Большой Мост, разрушенный октябрьским штормом. Он восстановил публичную библиотеку, сгоревшую при пожаре в Управлении Колониями, и сделал огромное количество покупок на благотворительном базаре, на выручку от которого была вымощена большими круглыми булыжниками грязная улица Маркет Парад и изрезанная глубокими колеями Таун-Стрит, да еще посредине была устроена дорожка для пешеходов, которую на французский манер называли "козе". К этому времени он уже выстроил себе не отличающийся особой оригинальностью, но роскошный новый дом, чьи двери представляют собой шедевры резьбы по дереву. Когда в 1743 году приверженцы Уайт-филда отделились от Церкви на Холме доктора Коттона и основали церковь во главе с деканом Сноу против Большого Моста, Карвен присоединился к ним, хотя вскоре перестал быть ревностным прихожанином. Однако впоследствии он снова начал проявлять набожность, очевидно желая рассеять тень, павшую на него, ибо сознавал, что если не примет самые решительные меры, то зловещие слухи могут сильно повредить его торговым делам.

     Видя, как этот странный бледноликий человек, на вид совсем не старый, хотя на самом деле ему исполнилось не менее ста лет, изо всех сил пытался рассеять сложившуюся вокруг него атмосферу ненависти и страха, слишком неопределенного, чтобы распознать и назвать его причину, люди чувствовали одновременно жалость, смутное беспокойство и презрение. Но сила богатства и легковерие людей так велики, что предубеждение против Карвена ослабело, особенно после того, как перестали исчезать моряки с его кораблей. К тому же он начал проявлять крайнюю осторожность, рыская по кладбищам, потому что больше его там никто не видел. Одновременно перестали распространяться слухи о страшных воплях, доносившихся с его фермы в Потуксете, и о странных вещах, которые там творились. Количество провизии, которую ему доставляли, оставалось неестественно велико, по-прежнему на ферму гнали целые стада овец и привозили цельные туши в городской дом; однако вплоть до последнего времени, - когда Чарльз Вард стал изучать его бумаги и счета, хранившиеся в библиотеке Шепли, никому не пришло в голову-за исключением этого любознательного юноши, потрясенного своими открытиями, - провести сравнение между поразительным множеством чернокожих, которых Карвен доставлял из Гвинеи вплоть до 1766 года, и ничтожным количеством чеков, удостоверяющих продажу этих рабов работорговцам, чей рынок находился на Большом Мосту, или окрестным плантаторам. Да, этот ужасный человек отличался необыкновенной хитростью и изобретательностью-качествами, которые он полностью использовал, когда возникала необходимость.

     Но, как и следовало ожидать, запоздалые старания Карвена не увенчались успехом. Вес продолжали избегать его, никто ему не доверял - уже то, что в глубокой старости он выглядел почти юношей, внушало подозрения, - и он понял, что в конце концов это грозит ему потерей его внушительного состояния. Его сложные исследования и опыты, какими бы они ни были, требовали нешуточных расходов, и поскольку переезд на новое место лишал его преимуществ в торговых делах, которых ему удалось добиться, начинать все снова где-нибудь в другом городе не было смысла. Здравый смысл подсказывал, что нужно поддерживать добрые отношения с горожанами, чтобы не вызывать подозрительных взглядов, шепота и желания избежать общения с ним под любым предлогом, чтобы рассеять общую атмосферу угрюмой сдержанности, подозрительности и страха. Его очень беспокоили клерки, зарабатывающие вес меньше с начавшимся застоем в его-делах и не бросавшие работу только потому, что никто не хотел брать их на службу; он удерживал своих капитанов и матросов только хитростью, привязывая их к себе каким-либо способом - залогом, заемным письмом или шантажом, прознав что-нибудь компрометирующее.

     В этом Карвен обнаруживал необыкновенную ловкость. В течение последних пяти лет жизни он выведал такие вещи, которые, казалось, могли поведать лишь люди, давно умершие, и эти секреты постоянно держал, наготове.

     И тогда хитрый торговец решил сделать последнюю отчаянную попытку восстановить свое положение в городе. Отшельник по природе, он надумал заключить выгодный брак, избрав в жены девушку из уважаемого семейства, чтобы люди не могли больше подвергать остракизму его дом. Быть может, существовали и более глубокие причины, побуждавшие его заключить подобный союз; причины, находящиеся так далеко за пределами доступных нам знаний, что лишь в бумагах, найденных через полтора столетия после его смерти, можно было отыскать к ним какой-то ключ; но ничего определенного так никто и не узнал. Конечно, Карвен понимал, что обычное ухаживание вызовет только ужас и отвращение, поэтому он стал искать подходящую избранницу, на родителей которой мог оказать давление. Это было не так-то легко, поскольку у него были довольно высокие требования относительно красоты, образования и общественного положения. Наконец он остановился на дочери лучшего и старшего из находящихся у него на службе капитанов морских судов, вдовца с безупречной родословной и репутацией, которого звали Джеймс Тиллингест. Его единственная дочь Элайза, казалось, отличалась всеми вообразимыми достоинствами, кроме одного: она не была богатой наследницей. Капитан Тиллингест полностью находился под влиянием Карвена, и когда тот вызвал капитана в свой дом с высоким куполом, находящийся на вершине Повер Лейн, и чем-то пригрозил, тот согласился благословить этот чудовищный союз.