Виктор Точинов - Корабль-призрак

— Перегнули они палку с бдительностью, — негромко сказала она, направившись к выходу. — Еще понятно, отчего в Копенгагене прикрыли «зеленый коридор» для иностранцев, но уж в этой заштатной дыре прилетающих местными рейсами могли бы и не проверять.

— Не иначе как от последствий «карикатурной войны» страхуются, — равнодушно предположил Лесник.

И они ступили на землю города Эсбьерга. Вернее, не совсем города — от аэропорта его отделяли несколько километров.

Сразу стало ясно, что жизнь тут не бьет ключом… Пустынная площадь, несколько киосков, — пожалуй, последний раз открывавшихся во времена знаменитого «рыбного бума». Прибывших в Эсбьерг пассажиров было немного, всего семь человек, включая Лесника и Диану, — и четверо их попутчиков уже устремились к единственному одинокому такси, маячившему поблизости.

Прокат автомобилей при аэропорте функционировал — но предлагал на выбор несколько развалюх, способных привести в экстаз любителя антикварной авторухляди. Лесник в экстаз не пришел и выбрал «фиат», выглядевший чуть жизнеспособнее своих коллег по несчастью.

— На «шестерку» похож, — мотивировал он свой выбор. — Была у меня когда-то «шестерочка», давно, на последнем курсе… Купил за сущие гроши. Зато и ездила день, потом чинилась три…

— Ностальгия замучила?

— Старею, видать, — попытался улыбнуться Лесник.

Улыбка получилась невеселая. Может, грядущая старость тут была и не при чем, но в последние месяцы навалилась нехорошая усталость… Физически все оставалось в норме, но Лесник потерял интерес к тому, что приходилось делать. Абсолютно потерял. Делал, конечно же, и делал лучше многих, — однако равнодушно, без былого азарта, на чистом профессионализме. Когда все началось? Пожалуй, во время приснопамятной операции в Царском Селе что-то надломилось, что-то треснуло в душе — глубоко, внешне незаметно… Все чаще Лесник ловил себя на мыслях: а как бы повернулась его жизнь, не случись давняя встреча с Юзефом?

— Старею… — повторил он несколько минут спустя, выруливая на ведущее к городу шоссе.

Повторил уже без улыбки.

Диана взглянула на него удивленно.

Обер-инквизитор сидел неподвижно в кресле. Размышлял. По давней привычке помянутый процесс обычно не мешал Юзефу заниматься повседневной текучкой. Но сейчас он не просматривал документы, не прикасался к клавишам селектора. Всего лишь размышлял…

О странном содержимом отправленного в Данию контейнера.

Об истории Второй мировой войны.

И о ядерной бомбе.

А самое главное — о загадке 22 июня 1941 года.

…К осени 1939 года никаких возможностей воздействовать на Сталина у Новой Инквизиции не осталось. Не исключено, что генсек как-то почувствовал, что не все решения, принятые им в предыдущие два года — самостоятельные (хотя гипнограмму накладывал лично Юзеф при помощи сильнейших суггесторов Инквизиции, и обычный человек почувствовать ее никак не мог). Или сыграла свою роль маниакальная осторожность и подозрительность вождя…

В любом случае, Инквизиция полностью утеряла возможность напрямую влиять на высшую политику Советского Союза. Пытаться же действовать через партийных и государственных аппаратчиков, пусть даже самого высокого ранга, не имело смысла — любая активизированная креатура, отклонившаяся от генеральной линии, тут же отправлялась в лубянские подвалы. Созданная Иосифом Виссарионовичем система единоличной власти сбоев не давала.

И за событиями двух последних предвоенных лет Юзеф поневоле наблюдал со стороны.

Что война неизбежна, в Советском Союзе чувствовали и понимали все, даже люди, весьма далекие от секретов политики. Война победоносная и наступательная — иной и представить было невозможно, теперь промышленная и военная мощь страны не шла никакое сравнение со старой Россией, отсталой и крестьянской. Тогда солдаты, едва схлынула первая волна ура-патриотизма, просто не хотели воевать… А если бы и хотели — военная промышленность не могла снабдить их самыми элементарными на войне вещами, начиная от ботинок, винтовок и заканчивая артиллерийскими снарядами. Что уж тут говорить о более сложной технике — грузовиках, танках и самолетах! Производство авиамоторов на русских заводах к началу Февральской революции составляло двести штук в месяц, к лету же 1941 года — несколько тысяч.

На вооружении Красной Армии стояли тысячи танков, десятки тысяч самолетов, грузовиков, тракторов — все отечественного производства и не уступающие зарубежным машинам по боевой мощи, а по многим характеристикам — превосходящие. О таком царской России оставалось только мечтать. Наша техника прекрасно проявила себя в Испании и Китае, а красноармейцы продемонстрировали прекрасную подготовку и высокий боевой дух в боях с непобедимыми когда-то японцами на Хасане и Халхин-Голе.

С такой армией можно даже не вступать в войну первым — достаточно сидеть и ждать момент, когда можно бросить ее на чашу весов. Или когда одна из воющих сторон, изнемогающих в непосильной борьбе, предложит за помощь больше, чем сможет посулить другая. Лишь бы Англия не успела сговориться с Гитлером первой…

Победе предстояло оправдать всё. И жесткую, но эффективную перестройку сельского хозяйства, позволившую высвободить десятки миллионов рабочих рук для работы в промышленности. И отправку многомиллионных масс людей — чаще всего отнюдь не добровольную — на необжитые северные и восточные окраины: валить лес, добывать золото и руды редких металлов. И безжалостное истребление потенциальных внутренних врагов — удар в спину, нанесенный воющей Империи в феврале семнадцатого, не должен повториться, и не повторится.

К весне сорок первого стало ясно, что Гитлер хорошо понимает: у Рейха остался единственный реальный противник в борьбе за господство в Европе — ведь нельзя же считать серьезными врагами островную Англию или отсиживающуюся за океаном Америку. Вне зависимости от политики Сталина Гитлер был обязан учитывать угрозу с востока, со стороны Советского Союза. И Германия первой нарушила соглашение о разделе сфер влияния, отправив войска в Финляндию, а на переговорах с Молотовым в Берлине открыто заявила свои претензии на Юго-Восточную Европу — традиционную область интересов России…

Оценив масштаб нависшей с востока угрозы, фюрер готовился сделать единственно возможный ход: начать превентивную войну.

Дивизии Вермахта стягивались со всей Европы к разделившей Польшу демаркационной линии. С другой стороны к этой же линии стягивались дивизии Красной Армии.

Кому-то из них предстояло нанести первый удар…