Наталья Калинина - Чужая ноша

-Да ты и не хочешь ее устраивать! Вцепилась в этого Влада и с другими мужчинами уже не знакомишься! Как будто он тебе муж – этот Влад…

– Вот завтра и буду знакомиться, – Лариса рассмеялась. – Следуя напутствиям шефа, буду завязывать контакты с важными дядечками на благо нашей конторы.

– Лучше бы на благо себе, а не конторы, знакомилась – мама недовольно поджала губы. А Лариса усмехнулась. Мысль «закадрить» важную «персону» веселила своей нереальностью – не для нее, Лары, подобные романы. Не обладала она, как считала, ни неотразимой внешностью, способной наповал сразить «объект», ни женской цепкостью и хваткостью, ни алчностью охотницы за тугими кошельками, ни другой совокупностью качеств, необходимых для достижения цели выйти замуж за богатого и влиятельного человека. Но мама, похоже, считала иначе, и опять завела знакомую песню:

– Вот что твой Влад?..

Лариса демонстративно тяжело вздохнула и процедила сквозь зубы:

– Опять начинается…

Мама, видимо, решила отыграть свою любимую сцену «с Владом» до конца. И отыграла бы, если бы в это время не пришла Алена.

– Привет! – младшая сестра объявилась на кухне, как была – в куртке. Не обращая внимания на ворчание родителей по поводу того, что опоздала к ужину, она присела на свободную табуретку и тоном капризного ребенка спросила у Ларисы:

– А пирожные принесла?

– Принесла, – Лара усмехнулась и кивнула в сторону холодильника. – После ужина попробуешь.

Пирожные выпекали в небольшой частной кондитерской, расположенной неподалеку от Ларисиной работы. Алена, однажды попробовав их, заявила, что вкусней пирожных не ела (чем несколько обидела мать, которая тоже иногда пекла), и теперь в каждый визит старшей сестры ожидала обязательный гостинец. Эта коробка с пирожными оставалась едва ли не единственным крепким звеном, связывающим родных, но таких разных сестер.

– А я не хочу ужинать! Меня уже накормили.

Последняя фраза должна была послужить пусковым механизмом для долгого и надоедливого возмущения мамы, оскорбленной тем фактом, что ее дочь уже накормили в каком-то кафе или ресторане, когда дома столько всего вкусного и полезного наготовлено. Но Лариса опередила мать, невозмутимо отрезав младшей сестре:

– А раз накормили, то и пирожных, думаю, тебе тоже не захочется.

И подмигнула отцу в ответ на его одобрительную усмешку.

– Не будешь ужинать, не получишь сладкое, – мама с готовностью ухватилась за подкинутую ей правильную реплику и отвернулась к плите, чтобы подогреть суп.

– Я суп не буду! – Алена, протестуя, завопила, но в ответ получила лишь новое замечание отца:

– Сними куртку. И руки вымой. А вопить, хочешь ты супа или не хочешь, будешь своим кавалерам.

– А после и пирожные получишь! – Лариса поддакнула отцу и усмехнулась, провожая взглядом младшую сестренку, выбравшуюся из-за стола и прошествовавшую мимо с достоинством оскорбленной королевы – переодеваться и мыть руки.

– Артистка…

– Циркачка, а не артистка, – отец вздохнул и тихо добавил:

– Сами виноваты, мы же ее и избаловали.

Да и как было не избаловать. Алена была младшей дочерью, в детстве часто болела, и поэтому ей, как младшей и болезненной, доставалась большая часть родительского внимания. К тому же она родилась на удивление красивой девочкой. Аленина красота привлекала внимание еще с детства – вначале родственников, маминых подруг и просто случайных прохожих, которые, не скрывая восхищения, вслух любовались маленькой нарядной «куколкой». Родителям льстило такое внимание к внешности их младшей дочери, и они еще больше баловали Аленку, покупая той красивые наряды, дорогие игрушки и потакая любым ее капризам. Неудивительно, что в последствии младшенькая выросла в эгоистичную, капризную и ветреную барышню, к своим двадцати годам прочно усвоившую жизненное кредо, что мир создан лишь для того, чтобы вращаться около нее. Ее яркая красота расцвела утренней свежей розой, и Алену баловали вниманием и подарками еще больше, только теперь – влюбленные в нее мужчины.

Лариса же, в отличие от сестры, не обладала столь привлекательной внешностью, была скорее просто миловидной девушкой, чем красивой. Осознание того, что младшая сестра превосходит ее и внешне, и по количеству оказываемого ей внимания, наложило свой отпечаток, создав некий комплекс неуверенности в отношениях с мужчинами, но компенсировало его стремлением добиться карьерных успехов. Окончив институт с красным дипломом, Лара устроилась в тогда еще только организующееся рекламное агентство и за довольно короткий срок прошла карьерную лестницу от помощника менеджера до ведущего специалиста отдела продаж. И тогда же, сразу после получения диплома, реализовала свое стремление к самостоятельности, переехав из родительского дома в маленькую «однушку». И с тех пор, как она стала жить отдельно, большинство связующих ее с младшей сестрой звеньев рассыпалось. Слишком разными, если не сказать противоположными, они были, и слишком мало оказалось общих точек соприкосновения. Одной из таких точек была пятничная коробка с пирожными.

III

Это был странный сон. Сон-пустота, в котором ничего не было – ни людей, ни животных, ни улиц, ни зданий – ничего, кроме густого белого тумана. Этот туман казался таким плотным, будто молочный пудинг, и при желании его можно было бы резать ножом, нарезая на ровные порции. Но он не был пудингом. Он был Туманом – живым и дышащим. И оттого, что во сне не было ничего, кроме этого густого тумана, становилось жутко. Не страшно, а именно жутко – до холода в позвонках. Туман просто наполнял собой сон полностью, до краев, словно сон был емкостью, формой, способной наполниться содержимым и удерживать его. Лариса не видела себя в этом сне-тумане, но знала, что является ядром, которое туман плотно и равномерно обволакивает. Она словно попала в его эпицентр. Странный сон – без персонажей, без действий, без обстановки. Странно было и то, что такой пустой сон и был сном – снившимся, длившимся бесконечно-долгое время и запомнившимся до мельчайших «подробностей». Этот «пудинговый» туман, как ни странно, обладал подробностями. Вначале он казался лишь некоей однородной субстанцией, а потом словно ожил. Он дышал – вначале тихо и неуверенно, затем все более различимо, громче. Со стоном, придыханием, будто умирающий человек. И холодок ужаса, наполняющий позвонки, постепенно превращался в стужу, от которой, казалось, спинномозговая жидкость замерзала, превращаясь в колкие кристаллики льда. «…Верни-и…» – то ли туман судорожно всхлипнул, то ли действительно сквозь хриплое, стонущее дыхание послышалось различимое слово. «Верни-и…». На этом сиплом протяжном стоне Лариса и проснулась. Футболка, в которой она спала, оказалась мокрой от пота и прилипла к спине. В первые мгновения показалось, что сон продолжается, только туман резко, будто рассеченный ножом, сменился полумраком, в который неожиданно и как-то абсурдно вклинились детали обстановки – мебель, занавески, люстра… Но даже после полного осознания грани между приснившимся и действительностью страх полностью не исчез. Лариса встала с постели и торопливо зажгла в комнате свет, не смотря на то, что уже почти рассвело. Ей казалось, что электрический свет, брызнувший из лампочек-миньонов, окончательно убьет и воспоминания о сне, и остаточный страх, холодком щекочущий позвонки. Она походила по комнате, стараясь окончательно проснуться. Жуткий сон… Ложиться в постель и досыпать оставшийся до звонка будильника час уже не хотелось. Хоть и суббота, но будильник пришлось завести, чтобы не опоздать на корпоративное мероприятие.