Майкл Крайтон - Пожиратели мертвых (13-й воин)

Супружеская неверность практически неведома этому народу. Причина тому проста: любого, уличенного в этом грехе, разрывают пополам. Происходит это так: они стягивают друг к другу верхушки двух деревьев и привязывают к ним провинившегося. Распрямляясь, деревья разрывают надвое несчастного грешника.

Мужеложство также считается у тюрков страшным грехом. Известен случай, произошедший с одним странствующим купцом, который остановился в гостях у клана самого Кударкина. Этот купец задержался на некоторое время в гостях для покупки овец. У хозяина был сын, безусый подросток. Ценой беспрерывных ухаживаний, имеющих целью сбить с толку неразумного юношу, гость сумел добиться его расположения и склонить к близости. Купец и уступивший его домогательствам подросток были застигнуты хозяином дома на месте преступления. Сначала тюрки хотели убить за это прегрешение и самого купца, и юношу вместе с ним. Но купцу после многочисленных нижайших просьб и молений было позволено выкупить свою жизнь. Он заплатил хозяину четыреста овец за оскорбление, нанесенное ему и его сыну, и, обретя желанную свободу, поспешил как можно скорее покинуть земли тюрков.

Все тюрки выщипывают себе бороды, оставляя на лицах лишь усы.

Брачные традиции тюрков таковы: когда один из них просит руки женщины, принадлежащей к другому роду, он оговаривает с главой клана стоимость своей избранницы. Плата за невесту обычно выражается в некотором количестве верблюдов, вьючных животных и предметов повседневного обихода. До тех пор пока не выплачен весь выкуп, согласованный со старшими мужчинами из рода невесты, жених не имеет права приближаться к своей избраннице. В тот же день, когда им внесена последняя часть выкупа, он без лишних церемоний приходит к шатру, в котором располагается ее семья, и вне зависимости от ее желания осуществляет свое право на обладание ею прямо в присутствии ее отца, матери и братьев, которые ему не препятствуют.

Если умирает человек, имеющий жену и детей, его старший сын берет вдову себе в жены – если это не его мать.

Если болезнь настигает состоятельного тюрка, имеющего рабов, за ним ухаживают только они, и никто из его семьи даже не приближается к нему. Для него устанавливается отдельная юрта, которую он не покидает до тех пор, пока не выздоровеет или же не скончается от болезни. Если же такое несчастье случается с рабом или бедняком, его просто оставляют в пустыне на произвол судьбы, а племя идет дальше своей дорогой.

Когда умирает кто-либо из уважаемых и богатых людей, для него выкапывают большую яму в земле, повторяющую по форме его дом. Покойника одевают в самый лучший курток, подпоясанный перевязью с луком и колчаном со стрелами, и вкладывают ему в руку деревянный кубок с опьяняющим напитком. Все его вещи собирают в одну груду, которую опускают на дно его нового, подземного дома. Туда же кладут и самого покойного. Затем над ямой устанавливается юрта, которую обмазывают глиной, создавая некое подобие склепа-купола.

Потом они убивают его лошадей. На краю могилы убивают сто или двести лошадей – столько, сколько принадлежало покойному. Затем все племя ест конину – съедается практически вся туша, от головы до копыт и хвоста. Лошадиные шкуры и головы поднимаются на деревянных шестах, воткнутых в землю, и старейшины произносят священное заклинание: «Вот его верные скакуны, на которых он въедет в рай».

Если покойный был храбрым воином, убившим за свою жизнь множество врагов, то соплеменники вырезают деревянные фигуры по количеству убитых им недругов. Эти статуи расставляют вокруг могилы и произносят следующие слова: «Вот его верные слуги, которые будут служить ему в раю».

Иногда родственники усопшего оттягивают время и не торопятся убивать принадлежавших ему лошадей. В таких случаях кто-нибудь из стариков подстегивает их, говоря следующее: «Я видел усопшего во сне, и он сказал мне: «Вот мы и встретились с тобой. Я еще здесь, рядом, а мои товарищи по здешнему миру ушли далеко вперед. Мои же ноги слишком слабы, чтобы угнаться за ними. Я остался здесь в одиночестве, и мне очень тяжело»». Выслушав эти слова, люди приступают к убийству всего табуна усопшего, и вскоре лошадиные шкуры уже украшают шесты над его могилой. Проходит еще день или два, и тот же старейшина является к своим соплеменникам и говорит: «Я видел усопшего во сне, и он сказал мне: «Скажи моей семье, что я нагнал своих товарищей, и теперь мне здесь легко»».

Таким образом старики хранят древние традиции народа огузов, что помогает избежать искушения разделить лошадей усопшего между оставшимися в живых[2].

И вот наш караван вступил на земли тюркского царства. Однажды утром нам навстречу выехал верхом один из тюрков. Он имел на редкость уродливую внешность, одежда его была страшно грязна, манеры отвратительны, а мышление крайне примитивно. Подъехав к нам, он приказал:

– Стой!

Весь караван остановился, исполняя его команду. Затем он сказал:

– Дальше ехать нельзя. Никому. В ответ мы заявили ему:

– Мы друзья Кударкина. Он захохотал:

– Да кто такой ваш Кударкин? Срал я на его бороду.

Никто из нас не знал, как поступить, когда ведутся такие речи. Но тюрк сам избавил нас от долгих раздумий:

– Бекент.

На хорезмийском языке это значит «хлеб». Я дал ему несколько лепешек. Взяв их, он объявил:

– Можете следовать дальше. Я над вами сжалился.

Мы прибыли в земли, где властвовал тюркский военачальник по имени Этрек ибн-аль-Катаган. Он поставил для нашего посольства несколько тюркских войлочных шатров и предложил задержаться у него в гостях. Его кочевой лагерь внушает уважение количеством юрт, прислуги и утвари. Нам привели баранов, которых мы могли зарезать, и предоставили в пользование скаковых лошадей. О нашем хозяине тюрки говорили как о лучшем наезднике и стрелке из лука. Действительно, я видел своими глазами, как он ехал верхом и заметил летевшего над нами гуся.

Выхватив стрелу из колчана и вскинув свой лук, он пустил коня в галоп. На скаку, поравнявшись с летящей птицей, он выстрелил, и гусь упал на землю.

Я преподнес ему в подарок накидку, сделанную в Мерве, сапоги из красной кожи, парчовый камзол и пять шелковых рубах. Мое подношение было встречено целым потоком благодарственных речей. Более того, тюрк сорвал с себя старый парчовый камзол и преподнес его мне в знак признательности за сделанный ему подарок. При этом я увидел, что курток, который он носил на теле, представлял собой грязные, разваливающиеся от ветхости лохмотья. Впрочем, к тому времени я уже знал, что в обычаях тюрков – носить нательное белье до тех пор, пока оно не развалится от старости. Кроме того, я должен отметить, что этот человек выщипывал себе не только бороду, но даже и усы, что делало его похожим на евнуха. Тем не менее, как я уже упоминал, он был лучшим наездником и стрелком своего племени.