Стивен Кинг - Сияние

– О'кей, я как раз к этому подхожу. Сюда, вон, под арку.

Они прошли в длинное прямоугольное помещение, которое, казалось, тянется на мили. Уотсон потянул за шнур и единственная семидесятипятиваттная лампочка залила бледным колеблющимся светом пространство, где они стояли. Прямо перед ними находилось дно шахты лифта, к блокам двадцати футов в диаметре и массивному, облепленному грязью мотору, спускались провода в замасленной изоляции. Повсюду были бумаги – стопками, связанные в пачки, сложенные в коробки. Некоторые картонки были подписаны: «ДОКУМЕНТЫ», «СЧЕТА» или «КВИТАНЦИИ – НЕ ВЫБРАСЫВАТЬ!» Едкий запах отдавал плесенью. Часть коробок развалилась, выплеснув на пол пожелтевшие хрупкие листки, которым, должно быть, было лет двадцать. Джек, зачарованно огляделся – тут, должно быть, находилась вся история «Оверлука» погребенная в гниющих коробках.

– Не лифт, а сука, только и знает, что ломается, – сказал Уотсон, ткнув в него пальцем. – Я знаю, чтоб держать ремонтника подальше от этой сволочи, Уллман кормит госинспектора по лифтам потрясными обедами. Ладно, тут у вас – центральный узел водопровода. – Теряясь из вида, перед ними поднимались в тень пять больших труб, каждая была обернута изоляцией, перехваченной стальными обручами.

Уотсон указал на затянутую паутиной полку рядом с шахтой. Там валялось несколько грязных тряпок и блокнот с отрывными листками.

– Вон схема водопровода, – сказал он. – Думаю, с протечками проблем не будет – сроду не было – но трубы нет-нет да и промерзают. Единственно, как можно это прекратить, – ночью немного ослабить краны, но их в этом хреновом месте сотни четыре. Попадись счет за воду на глаза этому жирному педику, что сидит наверху, он так разорется, в Денвере услышат. Что, не так?

– Я бы сказал, потрясающе тонкий анализ.

Уотсон восхищенно взглянул на Джека.

– Эй, приятель, вы, кажись, и впрямь из образованных. Говорите прямо, как по-писанному. Я такое дело крепко уважаю, коли человек не этот… не голубой… А их пруд пруди. Знаете, кто несколько лет назад расшевелил студентов побуянить? Пидарасты, вот кто. Они разочаровались и пришлось им пойти на разрыв. Они это называют «вылезти из чулана». До чего мы так докатимся, елки-палки, уж и не знаю. Дак вот, ежели вода замерзнет, скорей всего, замерзнет она в этой шахте. Нет обогрева, понятно? На этот случай тут имеется вот что, – он полез в сломанный ящик и достал маленькую газовую горелку.

– Как найдете лед, так просто отмотайте изоляцию и грейте. Доходит?

– Да. Но что, если труба замерзнет выше центрального узла коммуникаций?

– Коли работать, как положено, и топить, такого быть не может. Все равно, к другим трубам не пробраться. Да ладно, чего из-за этого переживать. Все будет нормально. Ну и погано же тут внизу! Полно паутины. У меня от нее аж мороз по коже, такое дело.

– Уллман говорил, первый зимний смотритель убил всю семью и покончил собой.

– А, тот парень, Грейди. Я, как увидел, сразу понял – ненадежный человек, ухмылялся все время, чисто кот, что сметану слизал. Они-то тогда только начинали, а уж этот жирный мудак Уллман и Бостонского душителя нанял бы, согласись тот работать за гроши. Лесничий из национального парка, вот кто их нашел, телефон-то не работал. В западном крыле наверху они были, на четвертом этаже, окоченели в камень. Девчушек больно жалко. Шесть и восемь. Сообразительные, что тебе мальчишки-рассыльные. Ах, черт, вот была беда! Уллман-то, когда сезон кончается, управляет каким-то поганеньким дешевым курортом во Флориде, дак он – самолетом в Денвер и нанял сани, чтоб добраться сюда из Сайдвиндера, потому как дороги были перекрыты… сани, можете себе представить? Он себе пупок надорвал, только б дело не попало в газеты. Признаться, ему это здорово удалось. Была заметочка в «Денвер Пост», ну и, конечно, та вонючая газетенка, что издают в Эстес-Парк, укусила. Но и только. Здорово, коли учесть, что за репутация у этого места. Я так и ждал, что какой-нибудь репортеришка раскопает все по новой и просто вроде как втиснет Грейди туда же, чтоб оправдаться, на кой он копался в старых скандалах.

– В каких скандалах?

Уотсон пожал плечами.

– В каждом крупном отеле бывают скандалы, – сказал он. – И привидения в каждом крупном отеле имеются. Почему? Ну, черт возьми, люди приезжают, уезжают… Нет-нет, кто-нибудь и даст дуба в номере – сердечный приступ или удар, или еще что. Отели битком набиты суевериями. Никаких тринадцатых этажей и тринадцатых номеров, никаких зеркал на входной двери с изнанки и прочее. Да что там, только в прошлом июле одна дамочка померла тут, у нас. Пришлось Уллману этим заняться и, будьте уверены, он справился. За это-то ему и платят двадцать две штуки в сезон и, хоть я терпеть не могу этого поганца, надо признать, он свое отрабатывает. Кое-кто приезжает просто проблеваться и нанимает парня, вроде Уллмана, убирать за собой. Так и тут. Взять эту бабу – мне ровесница, как отдай, мать ее так! – патлы крашенные докрасна, что твой фонарь над борделем, титьки висят до пупа, потому как никакого лифчика у нее нету, вены на ногах сплошняком, здоровенные, ни дать ни взять карта из атласа дорог, брюлики и на шее, и на руках, и в ушах болтаются. И притащила она с собой парнишку лет семнадцати, никак не больше, оброс до жопы, а ширинка выпирает, как будто он туда комиксов напихал. Ну, пробыли они тут неделю, может, дней десять, и каждый день одна и та же разминка: она с пяти до семи в баре «Колорадо» сосет сладкий джин с водой и мускатом, да так, будто его завтра запретят законом, а он тянет и тянет одну бутылку «Олимпии». Она и шутит, и хохмит по-всякому, и каждый раз, как она чего-нибудь эдакое отмочит, парень скалит зубы, обезьяна хренова, будто эта баба ему к углам рта веревочки попривязывала. Только прошло несколько дней и замечаем мы, что улыбаться ему все трудней и трудней, и бог его знает, о чем ему приходилось думать, чтоб перед сном у него стояло. Ходили они, стало быть, обедать – он-то нормально, а ее качает из стороны в сторону, ясное дело, в жопу пьяная. А парень, как его дамочка не смотрит, то ущипнет официантку, то ей ухмыльнется. Черт, мы даже спорили, на сколько его еще хватит.

Уотсон пожал плечами.

– Потом спускается он однажды вечером, часов в десять, вниз и говорит – дескать, «жена нездорова» – понимай так, опять надралась, как каждый вечер, что они тут были, – и он, мол, едет за таблетками от желудка. И сматывается в маленьком «порше», на котором они вместе приехали. Больше мы его в глаза не видели. На следующее утро она является вниз и пытается дуть в ту же дудку, только чем ближе к вечеру, тем бледнее у нее вид. Мистер Уллман – чистый дипломат – спрашивает, может, ей охота, чтоб он звякнул фараонам, просто на случай, ежели парень попал в небольшую аварию или еще что. Она кидается на него, как кошка – «нет-нет-нет, он отлично водит, я не тревожусь, все нормально, к обеду он вернется». И днем, что-то около трех, отправляется в «Колорадо». В десять тридцать она поднимается к себе в номер и больше мы ее живой не видели.