Мокруха - Ширли Джон

— Где твоё ожерелье?

Она никогда не расставалась с аляповатеньким ожерельицем, с которого свисали буквы, составлявшие её имя.

— М-м?

Она поглядела на него, словно сквозь туман.

— М-м... да не знаю.

Равнодушно. Обычно она бы носилась, как угорелая кошка, разыскивая его.

Она выглядела уставшей. От неё не пахло крэком или алкоголем, но... все остальные признаки налицо. Едва на ногах стоит, в глаза не глядит, держится особняком, равнодушна к тому, что для неё должно быть важно.

Как могло это произойти так быстро? Не за один вечер же!

— Что с тобой, милая? — ласково спросил он. — Лака нанюхалась, что ли?

— Ты о чём?

Голос у неё был сонный, монотонный. Обычно она бы ответила: Ну да, пап, кто бы сомневался!

— Констанс, где машина? Я её не вижу там, снаружи.

— Машина? — Она моргнула, потом ещё раз. — О Господи, я её оставила на стоянке. Прости. — Она равнодушно улыбнулась. — Везёт там, где не ждёшь, разве не так ты любишь говорить, пап?

— А... да.

— Ты прав. Я и не мечтала познакомиться с таким парнем...

Она замолчала. Вернее сказать, заткнулась.

— С каким парнем, Констанс? Он тебе... наркоты дал?

— Нет.

Ответ мягкий, но непреклонный. Возможно, слишком уверенный.

— Ты влюбилась?

Любовь — тоже наркотик, своего рода. Влюблённость высвобождает гормоны, эндорфины, и ты будто на иглу садишься. Он понимал, что хватается за соломинку, но не мог иначе.

— Типа того.

— Типа того? В кого? В первого встречного в молле?

— Ага. Его зовут... Майкл. И он сегодня уезжает. Я так хочу провести с ним остаток лета. И... — Она внезапно выпрямилась, собралась и пронзила его взглядом, словно бы говоря: И ты осмелишься мне отказать, па? — Можно я проедусь к его семье в ЛА? Они нас поселят.

Объяснение это Констанс выдала с нехарактерной для себя прямотой. Может, напилась?

— Так всё неожиданно... А могу ли я встретиться с этим молодым человеком прежде, чем отпускать тебя к его семье? Я хочу сказать, ты же с ним только сегодня встретилась, милая.

— Со... временем. Со временем я вас познакомлю.

— Ну... я бы не хотел, чтоб ты ездила со всякими странными людьми...

Она долгое мгновение смотрела на него пустым взглядом, потом закусила губу и сказала:

— Я лучше вернусь машину забрать, ладно?

— Я с тобой, — ответил Гарнер, следя за её реакцией.

Она нахмурилась, но спорить не стала.

Они сели на последний автобус и вернулись за машиной. Брошенный автомобиль стоял посредине пустынной парковки.

Они молча поехали домой.

Гарнер приготовил ужин.

Констанс ела механически, но тщательно, продолжая отрицать его подозрения в употреблении наркоты. Довольно убедительно, хотя и с какой-то непонятной отстранённостью. Обычно в ответ на такое обвинение она вспыхивала гневом, а потом дулась.

Поев, она пошла к себе в комнату, сказав, что хочет лечь пораньше.

Это тоже было для неё необычно.

Около трёх пополуночи Гарнер наконец провалился в сон. Проснулся он уже в шесть, почувствовав неладное.

И уже почти уверившись, в холодном поту, что Констанс ушла.

Глава 2

Прентис проехал во взятой напрокат «Тойоте Терсел» вниз по Сансет к Хайленд-парку, оттуда в Бархэм, пересёк скоростную автостраду, где от плотного металлического потока автомобилей отражалось яркое солнце. По извилистой, идущей под уклон дороге меж холмов, старых кондоминиумов и ранчо он добрался до Бэрбанка. Глаза его жгло, когда он въехал в Долину. Пальмовые деревья выгорели до пепельно-серого оттенка, подобного коже покойницы.

Артрайт когда-то заключил сделку с «Санрайз Студиос», и ему передали старый студийный актив — небольшое, переоборудованное под офис бунгало. «Санрайз» выкупила у «Метро Голдвин Мейер» много активов, а совсем недавно кто-то заполучил саму «Санрайз». Прентис не помнил, кто. Какая-то компания по производству слабоалкогольных напитков, а может, нефтяники. Или, не исключено, компания по производству слабоалкогольных напитков, принадлежащая нефтяникам, принадлежащим конгломерату по производству пластмасс. У ворот бунгало разместился «Чекпойнт Чарли»[6] в миниатюре. Чернокожий охранник в солнечных очках полицейского вида сверился со списком визитёров, просто чтобы увериться, что Прентис и впрямь приглашён Артрайтом на аудиенцию. Затем его направили на парковку F.

— Ф — для фуфла, — пробормотал Прентис, мрачно созерцая проплывающие мимо вереницы «Порше» и «Ягуаров». На парковке отыскалось только одно свободное место, но там трафаретом по асфальту было начертано: ЛУ КЕНСОН. Потрёпанная звезда потеряла контракт с «Санрайз» и Вылетела из Списка. Кенсон, скорее всего, вряд ли явится востребовать своё паркоместо, а Прентис уже опаздывал. Он не без колебаний — вдруг не повезёт? — припарковался там. Можно мыслить рационально, как математик, но в киноиндустрии лучше рассуждать категориями удачи и невезухи. Рано или поздно ты к этому приходишь.

Прентис вылез из машины и огляделся. Студия напоминала нагромождённые вкривь и вкось склады, а может, стойла с огромными распахнутыми дверьми. Залитые солнцем здания выглядели старыми и были выкрашены главным образом в унылый зелёный цвет. Краска облупилась. С другой стороны участка между зданий проглядывал фрагмент типичного жилого района: фальшивые фасады, используемые для съёмок типичных городских сцен в типичных полицейских боевиках.

Прентис взглянул на часы и почти вприпрыжку устремился по узкой дорожке между зданий. Он отыскал здание E и офис Зака Артрайта. Артрайт мог бы позволить себе роскошный офис в небоскрёбе из бетона и стекла, который «Санрайз» выстроила по соседству со старым студийным комплексом, но предпочитал оставаться в атмосфере золотого века Голливуда: на двери висела скромная табличка «Артрайт Пикчерз». Он привык к старомодным офисам-бунгало с потрескавшимися зелёными стенами и ненадёжными кондиционерами.

Впрочем, данный конкретный кондиционер работал даже слишком хорошо и издавал заметный шум, хорошо слышный из углового окна секретарши. Последняя, надо полагать, перестала его замечать. В комнате оказалось холодно, как в морге. Прентис вспомнил Эми, лежащую в холодильнике, выдвинутую с полки в лотке. Он старался об этом не думать, и целых полчаса ему даже удавалось.

Секретарша у Артрайта была пышногрудая, в обтягивающем платье, а ниже — тонкая, как ножницы. Золотистая тушь гламурно дополняла синие контактные линзы. Контактные линзы того же цвета, что и платье. Взъерошенные тёмные волосы оживляла золотистая полоска, и на золотой же цепочке с шеи свисал ньюэйджевый кристаллик.

— Привет, я Том Прентис...

Она подняла глаза от компьютера и одарила его мимолётной, но профессионально выверенной солнечной улыбкой.

— Проходите прямо в кабинет, Том, он вас ждёт.

Том, сказала она. А ведь они раньше не встречались.

С возвращеньицем в Голливуд.

Артрайт, само собой, говорил с кем-то по спикерфону, оседлав вертящееся кресло, которое упиралось в старинный стол с кожаной вставкой. Он носил выцветшие чёрные ковбойские сапоги и коричневую кожаную куртку, застёгнутую из-за слишком бойкого кондиционера. Длинные курчавые каштановые волосы были стянуты кожаными полосками в небольшой конский хвост. На остроносое мальчишеское лицо Артрайта загар ложился плохо, поэтому нос и щёки у него всегда выглядели слегка обгоревшими. Морщинки в уголках глаз и начинавший формироваться двойной подбородок выдавали неутешительную правду: он больше не был enfant terrible, как прозвали его журналюги всего пару лет назад. Зато у него недавно вышла пара хитов, занимающих первое и третье места по летним сборам, и выручки вполне хватало на новые громкие релизы. Все жаждали его увидеть, все хотели его очаровать, и Бадди, наверное, приложил немало усилий, устраивая Прентису встречу.