Страж. Полночь - Джеффри Конвиц
— Сможешь сама держать лед?
Она кивнула и положила руку на шарф.
— Лечь хочешь?
— Нет. — Элисон решительно замотала головой. — Мне гораздо лучше.
— Ты уверена? — спросил Джек, озабоченно склоняясь над ней.
— Да, — ответила Элисон. Ей действительно стало лучше. Как ни странно, она чувствовала себя почти так же, как несколько минут назад. Но разве могут мигрень и онемение кожи пройти так быстро? С другой стороны, и появилась боль практически мгновенно. Неудивительно, что так же мгновенно она и исчезла. Если, конечно, и боль, и потеря чувствительности не померещились ей из-за духоты и переутомления.
— Я хочу, чтобы ты посидела еще пару минут, — сказал Джек.
— Да, пожалуй, — согласилась Элисон.
Она сидела, а Джек стоял рядом, время от времени подходя к разбитому окну и кляня немыслимую духоту в студии.
Спустя несколько минут он спросил, как она себя чувствует. Элисон ответила:
— Прекрасно.
Он спросил, ела ли она. Элисон сказала, что куснула пару раз гамбургер за обедом. Джек решил, что пища пойдет ей на пользу, и потащил ее к бару, где Элисон принялась за один из остававшихся сандвичей.
Она медленно жевала. Странно, она вовсе не голод- «а, хотя не ела ничего с обеда. А на аппетит Элисон никогда не жаловалась. Может, она заболевает гриппом? Он всегда начинается в самое неподходящее время и с самых неожиданных симптомов. Возможно, этим все и объясняется. Наверное, не надо было так резко впрягаться в работу. Для начала достаточно было бы и часовой съемки. Завтра тоже предстоит напряженный день. К тому же надо будет купить продуктов и приготовить ужин для Майкла. В среду у нее тоже несколько съемок, а на четверг назначен показ мод. Какой тут отдых! До выходных об этом и думать нечего, если, конечно, она не заболеет и все придется отменить.
Джек убрал целлофан и салфетки, поставил поднос в низ стойки. Он подошел к Элисон, нежно положил руки ей на плечи и принялся массировать напряженные мышцы спины. Он провел рукой по ее шее и затылку, ее густые тяжелые волосы заструились у него меж пальцев.
— Ты же у нас красавица, — ласково произнес он. Элисон улыбнулась.
— Я должен быть уверен, что с тобой все в порядке прежде, чем начинать. Если нет, мы подождем.
Она извернулась и чмокнула его в щеку.
— Я чувствую себя замечательно.
Он приподнял ее с кресла, шлепнул пониже спины и подвел к Луиз и Дженнифер, которые уже стояли у подиума.
Элисон смотрела, как Луиз и Дженнифер заворачивают на 5-ю авеню и скрываются за углом.
Она взглянула на часы. Уже поздно, одиннадцать. Съемка продлилась больше, нежели она предполагала. Элисон устала. Но несмотря ни на что, первый рабо чий день (если забыть об «обмороке») прошел удачно.
Элисон вышла из здания и повернула голову в сторону 6-й авеню, которая отсюда представляла собой лишь скопище мерцающих вдали огней. Она медленно побрела вдоль по улице, стараясь держаться подальше от темных и грязных подворотен. Ей было не по себе, хотя за последние несколько лет она ходила здесь по ночам много раз. И научилась справляться со страхом. Но сегодня почему-то она боялась. Может, просто успела отвыкнуть от Нью-Йорка?
Пройдя полквартала, Элисон остановилась. Она услышала звук шагов, эхом раздававшийся среди нависавших громад зданий. Она резко обернулась, но, как ни напрягала зрение, ничего не увидела. Шаги прекратились. Элисон стиснула кулаки. Опять это чувство. Оно возобновилось с той же внезапностью, с какой охватило ее в студии. Она ощутила, как какая-то волна поднимается вверх по рукам, затем вовсе перестала что-либо ощущать, словно ей разом прижгли все нервные окончания. Охваченная ужасом, Элисон озиралась, пытаясь обнаружить источник шагов, надеясь, что вот-вот появится Джек и снова приведет ее в чувство. Неприятное покалывание вдруг исчезло. Элисон топнула ногой, злясь на себя, что сумела так расклеиться за последние несколько недель, хоть и выдались они достаточно напряженными.
Успокоившись немного, она сделала несколько шагов и снова остановилась. Вновь раздалось эхо. Элисон быстро перебежала через улицу, съежилась в тени мебельной фабрики и оглянулась. Шаги не прекращались, но теперь они звучали по-другому. Они более не приближались; похоже было, что человек либо пошел обратно, либо завернул в переулок. Элисон не двигалась с места, чувствуя, что опасность еще не миновала, моля Бога, чтобы больше не возвращалось это ужасное покалывание. Затем, с трудом взяв себя в руки, вышла из своего укрытия и со всех ног бросилась бежать. Задыхаясь, достигла наконец освещенного участка улицы — и тут чья-то рука обхватила ее и крепко сжала.
— Эй!
Оцепенев от ужаса, Элисон обернулась: позади нее стоял какой-то человек.
— Полегче, дитя мое, так и убить кого-нибудь можно, — мягко произнес он.
Элисон дрожала от страха, незнакомец не отпускал ее. Судорожно глотая воздух, она вцепилась пальцами в колечки седых волос, покрывавших веснушчатую кожу, и тут только заметила крохотную монахиню с четками в руках, пытавшуюся укрыться за его спиной от холодного ночного ветра.
Священник немного ослабил хватку и с сочувствием глядел на Элисон, приподняв густые седые брови.
— С вами все в порядке? — спросила монахиня.
Элисон кивнула и отвернулась.
— Что случилось? — поинтересовался священник.
Она замялась, пытаясь пригладить свои растрепавшиеся волосы. Какое счастье! Это всего лишь священник с монахиней. До чего же ей повезло! Она быстро обхватила пальцами распятие и сжала его.
Затем обернулась и окинула взглядом улицу. Никого. В полном смущении она подняла глаза на священника.
— Мне так неловко, отец мой. Но мне показалось, будто кто-то идет за мной. Я пыталась убежать.
— Дайте-ка я взгляну. — Священник отступил на шаг и какое-то время вглядывался в темноту. — Ничего не вижу, — покачал он головой. — Побудьте минутку с доброй сестрой.
И удалился, чтобы обследовать подъезды и подворотни.
— Сестра, извините меня.
— Вам не за что извиняться, дитя мое, — сказала монахиня. Ее щеки блестели в свете фонарей, глаза излучали теплоту и участие. — Если что-то и напугало вас, — продолжала она, — в том нет вашей вины. Не следует ходить здесь одной в столь поздний час.
— Но раньше ничего подобного не случалось, — запротестовала Элисон.
— Плохому достаточно случиться и один раз. — Монахиня взяла ее за руку. — Успокойтесь, дитя мое. Теперь вас никто не тронет.
Две-три минуты они простояли молча в свете фонаря.
На звук шагов обе обернулись:; из темноты вышел священник.
— Никого, — сказал он, отирая пыль со своих больших ладоней.
— Простите меня, — еще раз повторила Элисон. — Не знаю, право, что на меня нашло.
— Я бы не винил себя, дитя
