Василий Сигарев - Пышка

Внизу скачет в классиках Корнюде. Машет во все стороны саблей. Сделал неосторожное движение — порезал палец. Бросил Корнюде саблю, сунул палец в рот. Сел на пол, плачет, рыдает. Больно ему.

Снова офицер-немец марширует по комнате в кожаных ремешках. Снова бегут по коридору монашки-сиамские близнецы с четками. Снова звенят чётки…

А в городе Тот по-прежнему идёт снег. Кружится снег, дрожит снег в морозном воздухе. Ложится снег на крыши домов. А из домов голоса слышны. «Пруссия иметь Франция!» — кричат голоса. «Пруссия иметь вся Европа!» — кричат голоса.

И скрепят в каждом доме города Тот кровати. Скрипят по всей Франции кровати.

Пышка лежит в своей комнате, смотрит в потолок и думает о чем-то.

А вот о чём, не знает даже вся Франции. Весь мир не знает.

ТЕМНОТА

ЗАНАВЕС

КОНЕЦ ПЕРВОГО ДЕЙСТВИЯ

Действие второе

Кончился снег в городе Тот. Не идёт больше снег в городе Тот. Смолкли голоса в городе Тот. Уснул город Тот. Спит город Тот. Снятся сны городу Тот. Разные сны снятся городу Тот. Страшные и фантастические снятся. Добрые и веселые снятся. Сумбурные и не очень. Спит город Тот. Дышит тихо-тихо, словно ребенок. Не храпит город Тот. Спит.

И лишь в «Торговой гостинице» никто не спит. Горят свечи там. Жизнь там продолжается какая-то.

Лежит в комнате, что номер три, девушка Элизабет Руссе, Пышка которая. Смотрит Пышка в потолок. Думает о чём-то. Мечтает, может.

Сидит в комнате через стену офицер-пруссак, ус на палец крутит. Ждет кого-то. Прислушивается. В носу пальцем ковыряет.

А на первом этаже хозяин Фоланви всех вином угощает, колбасой, салом с чесноком, селедкой порченной. Пьяный уже Фоланви, глаза в кучу, язык заплетается. Петь ему хочется, женщину хочется.

И компания вся пьяная уже. Дремлет компания, носом в стол уткнувшись. Все пьяные. Даже монашки-сиамские близнецы пьяные. Выпили уже четыре бутылки бордоского. Вернее, молодая выпила, а захмелели вместе. Икают монашки с непривычки. Звенят чётки.

ХОЗЯИН. Пейте, кушайте, ешьте, жрите, господа покойнички. На том свете вас, поди, не скоро-то кормить будут. Пока грехи подсчитают, то-сё. Так что раньше обеда и не рассчитывайте. А кому и вообще откажут, как подсчитают всё… Так что пейте, кушайте, ешьте, жрите, господа покойнички. И мне спасибо говорите, что немчура ключи от чулана забыл.

Г-ЖА ЛУАЗО (держится за живот). Не идёт больше, сударь. Вот тут встало и дальше не двигается.

ХОЗЯИН. А вы вином толкайте, мадам. Проверено… (Пьёт, рыгает, чешется.)

Монашки икают. Чётки звенят.

Г-Н ЛУАЗО (оторвал голову от стола). Облака на небе появились оттого, что Колумб привёз из Америки табак. Теперь все курят табак и мы имеем возможность наблюдать это появление природы. А раньше не имели. Это моё собственное открытие, господа. Нужен патент…

Г-Ф ЮБЕР. (приподнял голову). А я слыхал, что табак убивает лошадей. Напрочь.

Г-Н ЛУАЗО. Скоро лошади будут не нужны. Наука постарается и все смогут бегать на четвереньках. Как лошади. А если еще постарается, то и быстрее.

ХОЗЯИН. А подковы куда?

Г-Н ЛУАЗО. Туда. На ноги и на руки всем.

ХОЗЯИН. А есть чем? И девиц хватать?

Г-Н ЛУАЗО. Наука постарается и такая надобность отпадёт.

ХОЗЯИН. Совсем, что ли? А по нужде как?

Г-Н ЛУАЗО. Так…

ХОЗЯИН. Ну?

Г-Н ЛУАЗО. Точно. Я очень вседущь в подобных тонкостях материях. Апоплектический ум. (Стучит себя по голове.)

Монашки икают по очереди. Звенят чётки.

ХОЗЯИН. Дааа. Успевать надо, пока еще того… А монашки-то уж готовые, смотри. Заняться пора… Эй, девы святые… Пора вас в нумер. А?

Г-НЯ ДЕ БРЕВИЛЬ (плачет). Он назвал меня мерзкой дубиной. Но ведь это не так. Я очень женственна. Почти как… Даже более. Ведь так, сударь?

ХОЗЯИН. Так. Идёмте в нумер, мадам. А то наука говорит, что скоро всё отпадёт. Надо успевать. Идёмте в нумер…

Г-НЯ ДЕ БРЕВИЛЬ. Вы и я?

ХОЗЯИН. Монашек еще возьмём. (Ржёт, чешется.)

Г-НЯ ДЕ БРЕВИЛЬ. Зачем монашек?

ХОЗЯИН. Развращать. Только их надо сперва отсоединить…

Г-НЯ ДЕ БРЕВИЛЬ. Вы мужлан!

ХОЗЯИН. Еще какой, мадам. (Ржет, чешется.)

Г-Ф ЮБЕР. (оторвал голову от стола). Я с вами, господа. Хочу кутить и разврата чёрного.

ХОЗЯИН. Нет. Вас мы не возьмем, сударь.

Г-Ф ЮБЕР. Почему это так?

ХОЗЯИН. У вас нос…

Г-Ф ЮБЕР. И у вас нос.

ХОЗЯИН. У меня не такой. Но может стать и такой, если мы вас с собой возьмём. (Ржет, чешется, пьёт, рыгает.)

Монашки икают по очереди. Чётки звенят.

Г-ф Юбер ложится на стол.

ХОЗЯИН. Ешьте, пейте, жрите, господа покойнички. Наедайтесь перед смертушкой. В аду-то вас кормить не будут.

Г-ЖА ЛУАЗО. Не идёт больше, сударь…

ХОЗЯИН. А мне идёт почему-то. (Ест.) Весь погреб съем напрочь и всё на вас спишу. Вам-то уж всё равно.

Г-Ф ЮБЕР (приподнялся над столом). Я тоже с вами не пойду, сударь. У вас чесотка.

ХОЗЯИН. А у вас нос — во… (Показывает.)

Г-Ф ЮБЕР. А у вас пузо, сударь.

ХОЗЯИН. А у вас бородавка на шее, сударь.

Г-Ф ЮБЕР. А у вас глаз косой, сударь.

ХОЗЯИН. А у вас… А вас завтра в расход зато пустят, сударь. И пятку прижгут. Ха-ха. (Ржёт, чешется.)

Г-Ф ЮБЕР. А вас… А вы дурак… (Лёг на стол, затих.)

Монашки икают.

Молчание.

КОРНЮДЕ (бормочет сам с собой). Она жертва политики подлеца Баденге. Мы будем рыть с ней траншеи и строить заграждения. А потом я женюсь на ней. У нас будут дети. Все как один демократы. Мы будем на гербе Франции. Я, она и наши детишки. Я в центре, а тут все остальные. По бокам… Всё. Решено. Женюсь. (Вскочил, громко.) Господа, я женюсь!

Все оторвали головы от стола.

ХОЗЯИН. На ком? Если на монашках, то они заняты, сударь.

КОРНЮДЕ. Господа, я женюсь!

Г-НЯ ДЕ БРЕВИЛЬ. Я, к сожаленью, тоже занята, юноша?

КОРНЮДЕ. Я женюсь, господа.

Г-Ф ЮБЕР. На хозяине не женитесь, сударь. У него чесотка и глаз в сторону. Испортите всё свое потомство.

КОРНЮДЕ. Я женюсь на ней, господа. (Показал пальцем вверх.)

Г-НЯ ДЕ БРЕВИЛЬ. На этой… той… которая…

КОРНЮДЕ. Ничего не говорите. Уже всё решено. Обвенчайте нас. Сейчас. Немедленно. Это не терпит отлогательств…

ХОЗЯИН. Вы, я вижу, забыли, сударь. Вас же завтра того… каленой железкой сперва, а потом к стенке. Бах, бах и в рай…

КОРНЮДЕ. Кто? Зачем?

ХОЗЯИН. Так. Для устрашения.

КОРНЮДЕ. И это больно?

ХОЗЯИН. Калёной железкой-то? Еще как, сударь. Ой, как больно. Я, помню, за кочергу взялся, так три дня потом мучился. Так это еще кочерга-то не докрасна была. Так себе. Вам-то, поди, до самой красноты доведут. До белоты. И по пяткам. И по пяткам. И по пяткам. Кричать верно, станете. Надо пойти посмотреть хоть будет…

Монашки икают.

Корнюде бледный.

Г-ЖА ЛУАЗО. Чего по пяткам?

ХОЗЯИН. Вам по пяткам. Кочергой калёной. А графу с графиней в подмышку сунут. Орать, поди, будууут. Надо непременно пойти…

У г-жи Луазо всё съеденное лезет назад. Она зажимает рот рукой.

Монашки икают. Звенят чётки.

КОРНЮДЕ. Тогда мы должны успеть обвенчаться до завтра… У нас еще должны родиться дети и стать демократами.

ХОЗЯИН. Ах, вон вы чего! Ну, проныра! Захотели перед смертушкой еще и того поделать. Тогда уж и меня венчайте. На монашках.

КОРНЮДЕ. Я не шучу, господа. Обвенчайте нас.

Г-Ф ЮБЕР. Да бросьте, сударь. Напейтесь лучше…

Г-НЯ ДЕ БРЕВИЛЬ (её вдруг что-то осенило). Нет, нет. Пусть женится. Потом ему будет легче уговорить её. Чем я могу служить вам, юноша?

КОРНЮДЕ. Вы? Вы будите нести шлейф…

Г-НЯ ДЕ БРЕВИЛЬ. Согласна.

Г-Н ЛУАЗО. Венчаться поп нужен.

Г-НЯ ДЕ БРЕВИЛЬ. Будет поп. Кто будет патером, господа?

ХОЗЯИН. Я. (Потирает руки.) А монашки тогда в подчинении.