Олег Маркеев - Таро Люцифера

Бес широко улыбнулся, показав крепкие зубы. Глаза сделались откровенно хищными: кристально чистыми, целящимися.

…Он, Бес, как шалым глазом своим в воду смотрел. Корсаков через Жука до полуночи реализовал оптом все картины. Почти двести работ. Но денег не хватило, и пришлось переписать на какого-то подставного мужичка мастерскую, еще отцом полученную от Госхудфонда.

Холодные пальцы легли на запястье Корсакова, передавленное дужкой наручников. Кто-то прощупывал его пульс.

— Анализ кала не хотите взять? — поинтересовался Корсаков.

— Нет необходимости, — ответил голос мужчины. — Вы действительно художник?

— Не похож?

Пальцы оторвались от пульсирующей жилки на его запястье.

— Нет.

Машина, круто вильнула вправо. Судя по звукам, въехала во двор. Притормозила на несколько секунд.

А потом покатила дальше. В гулкой трубе. Словно в пустом, круто уходящем под землю тоннеле.

«Весьма оригинальная банда. Пластмассовые мальчики, арбалетные стрелы, теперь — подземелье. Черная магия да и только!»

Корсаков прижался затылком к подголовнику.

Под ложечкой сосало. Но в крови у себя он отчетливо чувствовал студеную струйку мщения. Холодную и острую, как жало хорошо отполированного стилета.

Глава восемнадцатая

Наручники, хрустнув стальными сочленениями, освободили запястья, повязка упала с глаз.

Корсаков проморгался. Растирая кисти, обвел взглядом помещение, куда его провели длинными гулкими переходами.

Высокий сводчатый потолок, дубовые панели на стенах, украшенные рыцарскими гербами, готические арки оконных проемов. За темным стеклом витражей — кромешная мгла. В ней — ни огонька, ни тени, ни звука. Пол покрывала черно-белая мозаика из мраморных плит. С потолка свешивались длинные черно-белые штандарты.

Свет давали три канделябра. Два высоких напольных семисвечника у противоположных стен, и тройной — на длинном массивном столе.

Корсаков, профессионально разбирающийся в стилях и качестве, пришел к выводу, что интерьер — не новодел «а-ля готика» и не мосфильмовские задники, а самое настоящий пятнадцатый век.

«Денег такой выпендреж стоит намеренно, — отметил Корсаков. — И это нас не радует. Не деньги им от меня нужны. Жаль».

За столом, в кресле с высокой резной спинкой сидел седой, как лунь, пожилой мужчина, с острым птичьим лицом. Темные зрачки из-под морщинистых век смотрели на Корсакова с холодным любопытством.

Одет мужчина был под стать помещению: в черную мантию поверх камзола. На мощной золотой цепи покачивался какой-то литой амулет; Корсакову разглядеть, что изображает каплевидная фигурка, не удалось.

— Итак, вы тот самый Корсаков, — сухим голосом произнес мужчина.

Острым бледным пальцем указал на единственное кресло перед столом.

Корсаков сделал три шага по гулкому полу, чуть сдвинул кресло с высокой спинкой, оно оказалось неподъемно тяжелым. Сел. Сиденье и спинка, соединенные под прямым углом, были до крайности неудобны и жестки.

Подумалось, что в рамках жанра не исключается, что, при нажатии хитрого рычага, кресло гостя может легко трансформироваться в пыточное, или ухнуть в колодец, заканчивающийся каменным мешком, из которого раз в сто лет выгребают побелевшие от времени кости.

Корсаков помедлил, съехал по спинке ниже и закинул ногу на ногу, локти свободно разложил на резных подлокотниках. Шляпу, которую он все время держал в руке, пристроил на согнутом колене. Если кто и сидел так в готические времена, так придворные шуты.

— Итак, вы тот самый Корсаков, — повторил мужчина.

— Честь имею. — Корсаков отвесил дурашливый поклон. — А как прикажете обращаться к вам?

— Магистр.

Эхо произнесенного слова эхом отозвалось под сводами потолка. И умерло.

Зрение Корсакова обострилось до болезненной четкости. Показалось, что массивный золотой амулет магистра приблизился к самым глазам, и можно рассмотреть каждую выпуклость литья и каждую деталь филигранной гравировки.

«Бафомет», — по слогам произнес Корсаков. И поежился.

На Арбате готы цепляли на себя всякую черно-магическую бижутерию, но сидящий в кресле пожилой мужчина явно вышел из возраста подросткового максимализма.

— Мы решили вам показаться в своем истинном виде, — произнес Магистр. — Другим хватает шикарного офиса, кабинета следователя… Или подвала в загородном доме, — со значением добавил он.

На память Корсакову сразу же пришел сверх меры информированный журналистик, что встрял в репортаж о гибели финансиста и коллекционера дорогих вин Добровольского.

— Вы случайно не из той самой Православной Инквизиции? — светским тоном задал вопрос Корсаков.

Послышался смех, словно заквокотала большая птица. Магистр привалился спиной к спинке кресла, откинул голову. Отчего стал еще больше похож на птицу.

— Вы об этом расстриге от психиатрии Норке? Вернее, группе психологов в сапогах, спрятавшихся за этим скорняжным псевдонимом. — В голосе Магистра не было ни следа смеха. — Нет, мы — не они. Если знакомы с психоанализом, то «Православная Инквизиция» — лишь наша проекция в их убогом коллективном бессознательном. Просто выдумка, химера, пшик в голове. А мы есть. Были, есть и будем.

Корсаков демонстративно обвел взглядом помещение.

— Дороговато стоит быть, или я не прав?

— У «быть» — всегда одна цена. Жизнь.

За спиной у Корсакова произошло какое-то движение. По правую руку возник серийного вида блондин. Теперь на нем был не костюм-двойка стиля «хай-класс бодигард», а черный камзол и короткая накидка с алым тамплиерским крестом. В руках блондин держал поднос с единственной рюмкой зелено-матового венецианского стекла. Склонился в поклоне.

— Это мне? — спросил Корсаков у Магистра.

— Да. Не в качестве жеста гостеприимства, а в знак наших добрых намерений.

— Как-то не хочется.

— Я прошу вас.

Под давящим взглядом Магистра Корсаков взял в руку рюмку. Покачал. Поднес к носу, втянул тягучий благородный аромат.

— Это тот самый коньяк, — подтвердил его догадку Магистр. — Некоторые вещи не имеют права хранить у себя плебеи.

— Михаил Максимович Добровольский был бы очень раздосадован, услышав такое мнение о своей персоне.

Сухие губы Магистра разлепились в подобии улыбки.

— Чтобы вы не тратили время на тонкий зондаж, сразу скажу — его смерть не наших рук дело. Но не отвлекайтесь, Корсаков, пейте.

Игорь решил еще потянуть время и спросил, кивнув на слугу:

— А почему у вас все люди на одну рожу?