Энн Райс - Гимн крови

— Уходи в свет, Патси! — взвыла Мона, ее слова поймал и унес ветер.

Юная девушка-ковбой, бренчащая на своей гитаре, выдирающая из нее звуки: Глория! Топает ногами, толпа ревет, она ищет сияние ангелов, бессчетных невидимых монстров, эти крылья… нет, я не видел — Глория! Я вцепляюсь в траву, чтобы остаться на земле, дядюшка Джулиан улыбается, склоняясь. Глория! Это самая опасная игра. Ты не святой Хуан Диего, ты знаешь. Я не пойду, я не пойду, я не пойду с тобой! Патси в розовой коже, с воздетыми кверху руками, ослепляющий свет, божественная избранница, тренькающая на своей гитаре!

Темнота. Все закончилось. Я свободен. Я здесь. Я чувствую под собой траву.

Я зашептал:

— Laudamus te. Benedicimus te. Adoramus te. In Gloria Dei Patris![7]

Когда я открыл глаза, я лежал на земле и, не считая Моны, которая сжимала ладонями мою голову, и Квинна, опустившегося рядом с ней на колени, ночь была абсолютно пуста.

Глава 23

С этого момента я требую, чтобы со мной обращались, как со сверхъестественным героем, коим я и являюсь. Я зашагал обратно к дому, игнорируя Квинна и Мону (особенно Мону), открыл кухонную дверь и сказал Жасмин, что призрак Патси окончательно покинул землю, а я устал и нуждаюсь в покое и в том, чтобы выспаться в кровати тетушки Куин, неважно, кто и что об этом думает.

Шумный крохотный Джером подпрыгнул за своим маленьким столиком и закричал:

— Но я так и не успел увидеть ее, мама! Я так и не увидел ее.

— Я тебе ее нарисую, сиди смирно, — сказала Жасмин и, с неоспоримым авторитетом, свойственным леди с ключами, она провела меня через коридор и тут же допустила в священные покои, проворчав, что-то насчет того, что только два часа назад Мона устроила здесь беспорядок, разрыв шкафы, но теперь все тщательнейшим образом убрано. Я же театрально рухнул на укрытую розовым атласом кровать под розовым же атласным балдахином, зарылся лицом в розовые атласные подушки и утонул в ванильном аромате Шантилли, позволив Жасмин стянуть с меня грязные ботинки, потому что это доставляло ей радость и защищало постель. Я закрыл глаза.

И тут Квинн сказал мягким уважительным тоном:

— Можно мы с Моной останемся присматривать за тобой? Мы так тебе благодарны за то, что ты сделал.

— Прочь с моих глаз, — сказал я. — Жасмин, пожалуйста, зажги все лампы, а потом выгони их отсюда. Патси ушла, а моя душа нуждается в покое! Я видел крылья ангелов в белом оперении, неужели я не заслужил после этого немного сна?

— Вы сейчас же уйдете отсюда, Тарквин Блэквуд и Мона Мэйфейр! — сказала Жасмин. — Слава Богу, что Патси ушла! Я это чувствую. Бедное дитя просто потерялось, а теперь она на пути домой и больше не бродит в округе. Я отдам эти ботинки Алену. Ален у нас настоящий эксперт по ботинкам. Ален приведет их в порядок. Теперь вы двое ступайте. Вы слышали, что сказал этот человек? Его душа устала. Оставьте его в покое. Лестат, я принесу тебе одеяло.

Аминь.

Я тут же погрузился в дрему.

Джулиан яростно зашептал мне на ухо по-французски:

— Я буду преследовать тебя повсюду, пока не доведу до безумия. Суета сует. Все суета. Все, что ты делаешь — бессмыслица и все только для того, чтобы потешить самолюбие и ради славы! Думаешь, ангелы не ведают путей твоих и для кого дела твои?

— Ах, да! — прошептал я. — Это ты, злобный дух, думал, что поймал меня между мирами, так? Вот, где ты обитаешь, бесконечно созерцая, как они проскальзывают мимо тебя. Ты не успел проклясть душу Патси, в этом дело? А ведь она твоя родня, так же точно, как и Квинн. Ты сыграл жестокую шутку с двоими в этом доме, будучи и прародителем Патси, ведь так? Ты не желаешь знаться с собственными же потомками, если они тебе не по вкусу, ты, безжалостный астральный зануда.

Меня все сильнее одолевала дремота, мозг погружался в сладостное, как у смертных, забытье, унося меня дальше от ужасающего звона при соприкосновении миров, все дальше от великолепия рая.

Прощай, моя бедная, проклятая Патси. Да, но я сделал это поцелуем, и да, ступив в неизвестность, и да, она ушла, разве это не благое дело? Разве я не совершил добро? Разве кто-то будет отрицать, что это добро? Эй, Джуанито, было ли это добрым делом? Было ли добром изгнание Гоблина? Я вновь соскользнул в безопасность ничего не ведающего сна. И меня защищала освещенная золотистым светом комната. Что бы я мог сделать хорошего для Моны и Квинна? Несколько часов спустя я был разбужен звоном часов. Я не мог сообразить, где бы они могли находиться в доме, как они бы могли выглядеть, но мне было, в общем-то, все равно.

Комната оказала на меня целительное благотворное влияние, как будто впитала чистоту и благородство тетушки Куин. Я чувствовал себя обновленным. Маленькие злые клеточки моего тела сделали свою обычную работу. И даже если мне снились кошмары, я их не помнил. Лестат снова был Лестатом. Будто бы кому-то есть до этого дело. Вам есть дело?

Я сел.

За маленьким круглым столом тетушки Куин сидел Джулиан. За этим столиком она принимала пищу, он стоял между кроватью и шкафами. Призрак был в своем шикарном смокинге. Он курил маленькую черную сигарету. Стелла сидела на диване в прелестном белом платьице. Она играла с одной из тряпичных кукол тетушки Куин.

— Bonjour[8], Лестат, — сказала Стелла. — Вот ты и проснулся, наконец, прекрасный Эндимион.

— Все, что ты делаешь, — сказал по-французски Джулиан, — ты делаешь из собственных эгоистических побуждений. Эти смертные нужны тебе, чтобы они тебя любили. Ты купаешься в их слепом обожании. Ты смакуешь его, как смакуешь кровь. Устал убивать и разрушать?

— В тебе нет никакого смысла, — ответил я. — Как покойнику, тебе бы следовало это понимать. У смерти есть конечная точка. У тебя ее нет. Ты завис в промежутке между мирами. Теперь я знаю твое незавидное положение.

Он стрельнул в меня злобной улыбочкой.

— И в чем же твой презренный план? — спросил он по-французски. — Услать меня в туманный рай, в который ты отправил Патси?

— Хммм… С чего бы я стал печься о спасении твоей души? — спросил я. — К тому же, я уже говорил, что привык к тебе. И я чувствую особую привилегию, что ты удостаиваешь меня тет-а-тет, не важно, откуда ты заявился. К тому же с тобой Стелла, а ей я всегда рад.

— Ах, ты такой милый, — сказала маленькая Стелла. Она подняла куклу в руках. — Ты же знаешь, Душка, что в тебе есть некая неразрешимая загадка.

— Объясни, — сказал я. — Философствующие дети неизменно доставляют мне удовольствие.

— Не будь так уверен, что я способна к философским выкладкам, — одновременно хмурясь и улыбаясь, сказал Стелла.