Энн Райс - История Похитителя Тел

Я вернулся в ванную и посмотрел на принесенные пузырьки. Я относился к этим лекарствам с подозрением. Но с моей стороны будет не очень любезно возвращать Джеймсу больное тело. А вдруг Джеймс его не примет? Нет, вряд ли. Он заберет свои двадцать миллионов, а в придачу – кашель и простуду.

Я глотнул отвратительной зеленой микстуры, поборов приступ тошноты, а потом заставил себя пройти в столовую, где и рухнул у письменного стола.

Там лежала писчая бумага, а также шариковая ручка, которая неплохо писала – скользко, игриво, как и все шариковые ручки. Я принялся писать, обнаружив, что этими большими пальцами двигать не так уж легко, но не останавливался, во всех подробностях рассказывая обо всем, что видел и чувствовал.

Я все писал и писал, хотя с трудом удерживал голову в вертикальном положении и едва мог дышать – настолько мне было плохо. Наконец, когда кончилась бумага и я уже сам не разбирал свой почерк, я затолкал заметки в конверт, облизнул его, запечатал и указал на нем адрес своей квартиры в Новом Орлеане, а потом положил в карман рубашки, под свитер, чтобы оно не потерялось.

Потом я растянулся на полу. Теперь наступит сон. Он займет большую часть моих оставшихся смертных часов, но ни на что другое у меня не остается сил.

Но заснул я не особенно крепко. У меня поднялась температура, и мне было слишком страшно.

Я помню, как ласковая горничная привела Моджо и повторила, что я заболел. Я помню, как забрела ночная горничная, которая провозилась там несколько часов. Помню, как рядом лег Моджо, какой он был теплый, как я прижался к нему, наслаждаясь его запахом, приятным, чудесным запахом шерсти, пусть он и не казался мне таким сильным, как в старом теле, и в какой-то момент мне почудилось, будто я снова во Франции, в замке своего детства.

Но воспоминания детства в какой-то мере стерлись новыми ощущениями. Иногда я открывал глаза, видел ореол вокруг зажженной лампы, черные окна, в которых отражалась мебель, и воображал, будто слышу, как на улице падает снег.

В какой-то момент я встал на ноги и направился в ванную, сильно ударился головой о косяк двери и упал на колени. Mon Dieu, что за пытки! Как только смертные их переносят? Как их переносил я? Ну и боль! Как будто под кожей разливается жидкость.

Но впереди меня ждали еще более тяжкие испытания. Острое отчаяние заставило меня воспользоваться туалетом, как от меня и требовалось, после чего я аккуратно почистился – ну и гадость! И вымыл руки. Снова и снова, содрогаясь от отвращения, намыливал я руки! Обнаружив, что лицо этого тела уже покрылось густой тенью грубой щетины, я засмеялся. Настоящая корка на верхней губе, на подбородке, она спускается даже за воротник моей рубашки. На кого я похож? На безумца, на отщепенца. Но все эти волосы мне не сбрить. У меня нет бритвы, а если бы и была, я бы точно перерезал себе горло.

Какая грязная рубашка! Я забыл надеть купленную одежду, но сейчас, наверное, уже слишком поздно. С тупым удивлением я увидел, что на часах – два часа ночи. Господи Боже, час превращения уже совсем близко.

– Пошли, Моджо, – сказал я, и мы предпочли воспользоваться не лифтом, а лестницей, что оказалось не особенным подвигом, так как от земли нас отделял всего один этаж; потом проскользнули через тихий, пустынный вестибюль и вышли на ночную улицу.

Повсюду намело сугробы снега. На машине по дорогам было не проехать, и изредка я опять падал на колени, зарываясь руками глубоко в снег, а Моджо лизал меня в лицо, как будто пытался согреть. Но я продолжал нелегкое восхождение на холм, невзирая на состояние души и тела, пока наконец не завернул за угол и не увидел впереди огни знакомого дома.

Темную кухню уже завалило глубоким мягким снегом. Мне казалось, что пробраться через него будет несложно, пока не выяснилось, что вчерашнее ненастье покрыло его коркой весьма скользкого наста.

Тем не менее мне удалось благополучно добраться до гостиной, и я, дрожа, улегся на пол. Только тогда я понял, что забыл забрать пальто, а в его карманах – все деньги. В рубашке осталось лишь несколько банкнот. Но это ерунда. Скоро появится Похититель Тел. Я получу назад свое тело, свою силу! И уж тогда я предамся воспоминаниям, благополучно укрывшись в своем новоорлеанском гнездышке, где меня не коснутся ни болезни, ни холод, где исчезнут боль и мучения, где я снова стану Вампиром Лестатом и смогу парить высоко над крышами, простирая руки к далеким звездам.

По сравнению с отелем в доме было морозно. Я перевернулся, пристально посмотрел в камин и попытался мысленно зажечь дрова. Тут я рассмеялся, вспомнив, что я еще не Лестат, но скоро прибудет Джеймс.

– Моджо, я больше ни секунды не могу находиться в этом теле, – прошептал я.

Пес уселся перед выходящим на улицу окном и тяжело задышал, выглядывая в ночную темень; на тусклом стекле осели капельки пара.

Я пытался не засыпать, но не получалось. Чем больше я мерз, тем больше мне хотелось спать. И тогда мной овладела ужасная, страшная мысль. Вдруг я в нужный момент не смогу подняться над этим телом? Если я не могу зажечь огонь, если я не умею читать мысли, если я не…

Впав в состояние полудремы, я попробовал проделать со своим сознанием этот маленький трюк. Я довел свой рассудок до грани, отделяющей сон от бодрствования. Я ощутил восхитительную вибрацию, которая часто предшествует подъему духа над телом. Но ничего из ряда вон выходящего не случилось. Я попробовал еще раз. «Наверх!» – скомандовал я. Я попытался представить, как моя неземная форма вырывается на свободу и взлетает под потолок. Не вышло. С тем же успехом я мог попробовать расправить крылышки. А я так устал, мне было так плохо. Я накрепко прицепился к этим безнадежным конечностям, приклеился к больной груди и едва мог свободно вздохнуть.

Но скоро придет Джеймс. Колдун, кому хорошо знаком этот трюк. Да, Джеймс, жаждущий получить двадцать миллионов, несомненно возьмет на себя руководство процессом.

Когда я открыл глаза, светило солнце.

Я резко сел и уставился прямо перед собой. Ошибки быть не могло. Солнце уже стояло высоко и через передние окна разливало поток света на покрытый лаком пол. На улице послышался шум транспорта.

– Господи, – прошептал я по-английски, так как Mon Dieu имеет несколько иной оттенок. – Господи! Господи!! Господи!!!

Я снова лег, грудь моя высоко вздымалась, и поначалу я был до того потрясен, что не мог ни связно мыслить, ни связно воспринимать события, ни решать, впадаю ли я в ярость или поддаюсь слепому страху. Потом я медленно поднял руку, чтобы посмотреть на часы. Одиннадцать сорок семь утра.

Меньше чем через пятнадцать минут состояние в двадцать миллионов долларов, переданных на хранение в банк, находящийся в центре города, перейдет к прежнему владельцу, Лестану Грегору, моей очередной ипостаси, а я брошен здесь, в этом теле, Рагланом Джеймсом, который, очевидно, не вернулся в этот дом до рассвета, чтобы осуществить обмен телами, что являлось частью нашей сделки, и теперь, отказавшись от огромного состояния, скорее всего, возвращаться не собирался вовсе.