Аждар Улдуз - Сейд. Джихад крещеного убийцы

– Спасибо, Отец!

– Отец! Примите мою любовь и почтение... – Бывшая монашка, а ныне – жена по праву брака-сыйгях, тщательно подбирала слова на арабском, обращаясь к Великому эмиру Гранады. Несколько минут назад прямо в зале дивана дворца Альгамбры старший гази-судья объявил брак-сыйгях между бывшими убийцей и монашкой состоявшимся.

До этого жених и невеста виделись лишь один раз с тех пор, как решением капитана ее поместили в отдельную каюту на корабле. По прибытии к эмиру ее сразу же перевели в женскую половину дворца. Встреча состоялась по настоянию обоих – в дворцовом саду, куда невесту привели с закрытым покрывалом лицом. Он мог слышать лишь ее голос. Он ничего не спрашивал. Говорила только она:

– Я повторяю путь своей святой. После надругательства надо мной я перестала быть монашкой и невестой Христовой. Связь с Сабельником была кощунством над моим саном, и я давно потеряла право на монашеское звание и одеяния, но лишь в тот день, когда думала, что на корабле нас всех убьют, по-настоящему поняла и почувствовала это. Но близость с Сабельником... она подарила мне Знание... Знание об истинной судьбе моей святой. Он ведь был Магистром Восточного Крыла Ордена Тамплиеров, хранившим сокровенное, тайное Знание. Когда однажды он выпытал из меня историю о моей клятве повторить судьбу моей святой, он долго смеялся и рассказал мне... Наверное, потому что сам ни во что не верил и находил всё это забавными баснями церкви да глупыми тайнами рыцарских орденов, которых считал больше монахами, нежели воинами.

Видимо, воспоминание о временах, проведенных с Де Сабри, оказалось слишком тяжелым для нее. Она ненадолго замолчала. Сейд тоже молчал. Не знал, что сказать. Считал удары сердца и пытался успокоить дыхание. Но никакие упражнения и навыки гашишшина сейчас не помогали. Сердце и плоть мужчины, подавленные и дремавшие до последних дней, проснулись, смущая ум, заставляя испытывать безумное смешение чувств от самого голоса и запаха ЭТОЙ женщины. Она же продолжала:

– Смеясь, Сабельник рассказывал мне о том, кем, как считает Орден, и о чем, по его утверждению, знают и в Риме, приходились друг другу Иисус, сын Марии, и потомок рода Давидова, оболганная и поруганная Мария Магдалина... Об этом наверняка знал и твой Учитель, ведь, принимая посох Магистра, он приобщался к этой Тайне. Орден должен был хранить не только реликвии истинного христианства, но и род королей франкских, ведущих свое начало от Иисуса и Марии Магдалины. Потому Западное Крыло и расположилось в Париже, а не где-нибудь еще. Я могу и должна стать супругой сына человеческого. И я... я люблю тебя... Всегда любила. С тех пор, как увидела твое лицо в темноте пыточной Железного Копта. Поняла же, когда кинжал того черкеса во дворце султана сельджуков пронзил твое плечо... Больше всего я боялась, что кинжал отравлен и я потеряю тебя. Когда же на нас напали в море, и я думала, что мы все умрем. Ты знаешь, у меня была подруга... та самая Шалунья Рыжая, которая часто говорила мне, что время уходит, и я могу опоздать...

Она снова замолчала, на совсем краткий миг, чтобы справиться со слезами, и продолжила:

– Когда над моей головой летели стрелы и каждая из них могла убить тебя, я поняла еще и то, что если мы останемся живы, то постараюсь сделать всё, чтобы ты понял... Я не надеялась, что ты ответишь так... назовешь меня своей невестой. Я просто вела себя как женщина. Наверное, впервые в жизни. Наверное, тогда ты впервые и увидел меня, как Женщину... Не надо ничего говорить. Мне кажется... я верю в это... что я научилась чувствовать твое сердце, твои мысли... Если я ошиблась, ты всегда можешь продолжить свой путь без меня, потому что я решила остаться здесь. Если же... если я права – скажи, пусть нас соединят браком-сыйгях. Мы ведь эхли-Китаб, народ Книги, и любой богослов, что наш, что магометанский, если настоять, согласится, что это возможно. Если сильно настоять... С богословами только так и надо! По-настоящему венчаться мы ведь пока не можем... я знаю, что здесь есть церковь и даже христианский священник, которому, как и некоторым христианам, эмир позволил жить в Гранаде. Но ты уйдешь по пути своего джихада, как ушел когда-то по своему пути Иисус... Я всё равно останусь здесь, потому что твоя дорога лежит в Рим, мне же там делать нечего. Я знаю, что эмир – твой отец. На женской половине все только об этом и говорят. И я, кажется, знаю, каким будет твое решение. Теперь здесь мой дом. И если ты назовешь меня своей женой, я смогу сказать, что у меня здесь есть еще и отец.

Отец вновь подарил Сейду жизнь. Два долгих месяца они провели во дворце у эмира. Каждую ночь принимал Сейд свою супругу в покоях и радовался жизни, которую обрел. Настоящей жизни. Но только облик Железного Копта, ежедневно сопровождавшего своего спутника, напоминал ему о цели их путешествия. Они вместе проводили занятия по искусству джаани, обучали лучших воинов эмира некоторым из своих знаний, принимали участие в диспутах поэтов и богословов, коих в Альгамбре при дворе Великого эмира обреталось множество. Впрочем, участие принимал только Сейд, Египтянин просто присутствовал молчаливой, огромной, мрачной тенью.

Через два месяца Железный Копт вдруг сказал:

– Если не пойдешь, я отправлюсь в путь один.

Сейд, почти не раздумывая, ответил:

– Через три дня отправляемся.

На первый день после этого короткого разговора эмир, услышав, что Сейд собрался идти в Рим, разразился волнительной и громкой речью, в которой поэтические образы и сравнения чередовались с отборнейшей базарной бранью:

– Воистину Аллах, да славится Он, наказывает меня за греховные мысли мои! Когда-то я, подобный согбенному от тяжести плодов древу, согнулся от бед, что сам же и взрастил, и горьки были плоды эти: погиб один сын, другой принял христианство и бежал вместе с женой в Рим, третьего убили младенцем... Казалось мне, род мой прервался, и подобен я стал древу иссохшему, что сломится от дуновения ветра... Политические замыслы мои рушились, кружево интриг расплеталось, как пряжа в руках бездарной и глупой хозяйки. И тогда я, осел безумный, чей мозг подобен трухлявому пню, а сердце – гниющему яблоку, мыслил, что мне нужен сын, но не для счастья в старости, а для того, чтобы он пошел в Рим и убил того, кого христиане называют Папой! И вот Всевышний посылает мне сына – обученного искусству убийцы, но отринувшего Смерть... И всё равно объявившего свой джихад и собравшегося идти в Рим на верную смерть! Что ты там будешь делать, о светоч сердца моего? Ведь там нет ТАКИХ христиан, как ты! Тебя там попросту убьют! Я больше не корю судьбу, я смирился с тем, что мой единственный потомок, которого судьба привела ко мне украсить мою старость, стал христианином... Я молю Аллаха лишь подарить мне внука, который, быть может, примет мою веру и возьмет в руки знамя эмирата, но, воистину, справедливо и жестоко карает Всевышний, обращая греховные мысли человека в страшную правду его жизни.