Роман Лерони - Багряный лес

— Спокойно, Петр Андреевич, спокойно, — приговаривал он. — Я не таких быков на фронте обламывал. Тихо, тихо…

— Отпусти, — простонал Краснухин уже спокойно. — Утих я.

— Неужто? — засомневался Сергеев.

— Точно, черт! Слезь!

Прапорщик повременил немного, но отпустил, подобрав автомат, и, отойдя в сторону, посоветовал:

— Ты только спокойно. Я стреляю крепче твоего.

Тряхнув головой, майор встал, провел рукой по лицу, с удивлением посмотрел на испачканную кровью ладонь, сплюнул кровью.

— Никого не зацепил? — спросил он, оглядывая растерянные лица солдат. Зэки продолжали лежать, приходя в себя от пережитого смертельного ужаса. Кто-то из них тихо всхлипывал.

— Шарко скосило, — сказал кто-то упавшим голосом. — Прямо в кабине.

Все повернулись в сторону машины. Лобовое стекло густо покрыто сеткой трещин, несколько дыр.

— Дмитриев! — позвал прапорщик, поднимая на майора автомат. — Пойди — проверь.

Солдат конвоя подбежал к кабине, открыл дверцу, повозился немного там и сказал громко и просто:

— Запросто: в горло и лицо. Наповал, товарищ прапорщик.

Сергеев заскрежетал зубами, в упор глядя на Краснухина.

— Дмитриев!

— Да, товарищ прапорщик.

— Есть наручники?

— Есть, конечно.

— Пристегни майора к машине.

Пока солдат выполнял приказ, Сергеев говорил майору:

— Это трибунал, Петр Андреевич… Таких как ты, на фронте сразу в расход пускали. За что парня убил? Ему по осени домой. Два месяца оставалось…

— Руку не подбил бы, зараза, был бы твой Шарко живой и теплый! — тяжело огрызнулся Краснухин. — Чего лез, мать твою… в…!

— Не кривись, дурак. Всадить бы в тебя пулю!..

— А ты всади, — сказал с вызовом майор. — Точно — всади. Думаешь, судить будут? На, — он скрутил шиш и ткнул его прапорщику в лицо, — выкуси вот. Кто поверит тебе, контуженному? Кто?.. А этой тупой солдатне? Мне поверят. Мне!..

— Томин кончился, — долетела фраза.

— А Купкин? — спросил Сергеев.

— Жив "синий"! В себя пришел. Слаб.

Прапорщик, тяжело удерживая автомат, медленно пошел к лежащим зэкам.

— Эй! — окликнул его Краснухин. Отчаяние и страх перестали бурлить в нем хмельным куражом. Он успокоился. — Дмитрий Васильевич!..

Сергеев остановился, но не обернулся.

— Ну, со мной все ясно — конец, — начал майор. — Но все-таки охота знать, что случилось тут до меня? Кто так изорвал Томина? Где все остальные солдаты и "синие"? Слышь, Дима, а?

— Ракханов, расскажи майору, — указал рукой на кого-то прапорщик. — А мы, ребята, пойдем остальных искать. Может кого и выручим.

Он собрал всех солдат, придирчиво осмотрел оружие, проверил его, потом подошел к зэкам, которые к этому времени успокоились и сидели на бетоне, дымя сигаретами и отмахиваясь от назойливого комарья.

— А вы с нами пойдете?

Не отвечали долго.

— Мы б пошли, начальник, — ответил один наконец, цедя плевок сквозь зубы. — Да, только против этой мути с голыми руками не попрешь.

Сергеев протянул ему автомат.

— Ты че, это — серьезно, начальник? — изумился заключенный. — А вдруг я пальну в тебя?

— Не пальнешь, — спокойно уверил его прапорщик. — Бери. Есть еще автоматы и для остальных — Томина и Шарко, и пистолеты — три. Хватит. Стрелять-то умеете?

— Шутишь, что ль?

Тогда пошли.

— А у этого чурки пушку взять можно?

— Я табэ дам "чурка"! — обозлился Ракханов. — Вот этот автомат по башка, как Купкин будэш лежат, да?

— Так я, брат, не со зла, — стал извиняться зэк. — Ты с майором остаешься, а нам-то с твоей пушкой будет веселее.

— Нэ дам! — отрезал солдат.

— Дай, — сказал Сергеев.

Они ушли. Ракханов с Краснухиным стояли у машины и смотрели, как солдаты и зэки тонут в темноте туннеля. Последним ушел Сергеев.

— Ай, нэхарашо, — покачал головой солдат, заглядывая в кабину. — Нэ харашо, майор. Савсэм убил Шашка. Он мама любил. Про свой кишлак харашо рассказывал. Так харашо, что сэрдцэ стаит. Да! И лейтенант Томин жалка. Да-а…

Он прошел к краю площадки и сломал с дерева две сосновые лапы.

Краснухин не испытывал никаких угрызений совести по поводу своего поступка: за свою жизнь он отправил на тот свет немало людей, и это были не обязательно зэки. Солдаты стоили не дороже заключенных. Так требовала Система, государственная машина. Тем же ей и отплачивал майор Краснухин, мстя за свою забитую глушью и загубленную жизнь. Жалел только о том, что не повезло с прапорщиком — не сумел застрелить. Не стоял бы теперь пристегнутый наручниками к дверце грузовика, под охраной дурака-узбека или татарина… какая разница!

Еще немного жалел Томина. Сразу после училища, как в свое время и сам майор: в широких глазах море романтики, удали и мечты. Лейтенант прибыл в часть неделю назад и сразу рьяно принялся за службу, надеясь, что его заметят, оценят, продвинут. Самонадеянный, доверчивый и самолюбивый дурачок! Кто его мог в этой таежной глуши заметить? Краснухин, что ли? Нет. Майор заботился только о себе. Тридцать четыре года — возраст для военного рубежный: или сгнить здесь среди мхов и болот, или носить полковничью папаху в каком-нибудь управлении и не обязательно в столице, можно просто где-нибудь поближе к ней, а на худой конец — обжиться на теплом морском побережье, чтобы на скорой пенсии тешить себя южными фруктами и солнцем. А лейтенант… Томин уже дослужился. До вспоротого живота. До ружейного залпа над свежей могилой. Неужели все таки зэка? Казалось, что они к нему неплохо относились — требовал не больше правил. Солдаты? Этого тем более невозможно было представить! Но кто-то же все-таки убил, и с такой лютой жестокостью.

Краснухин поморщился своим мыслям.

Он нисколько не боялся за свою судьбу. Дело, скорее всего, завершится переводом в другой лагерь. Сергееву подпишут заявление, и все — никаких больше препятствий на пути к полковничьим погонам. Помогут — знал майор. Как и он не раз помогал гноить в лагерных подвалах ненужных людей нужным людям. Добросовестно служил. Стал нужным.

Подошел Ракханов. Протянул одну сосновую лапу майору:

— На, махат будэш, камар-машка ганят, да?

Краснухин взял предлагаемую ветку. Гнус действительно сильно донимал.

— Что случилось, Ракханов, может все-таки расскажешь?

— Пачему нэ расскажу — расскажу канешна…

Он полазил по карманам, достал сигарету, закурил и спросил:

— Курыт хошь?

— Нет, — с усталостью в голосе ответил майор и прикрикнул: — Будешь рассказывать?

Солдат сначала опешил, но потом расплылся в довольной улыбке: