Мэтт Хейг - Семья Рэдли

Роуэн собирается убить его. Чтобы доказать самому себе, что он чудовище. Если это так, боли он не почувствует. Ничего не почувствует. Он будет убивать, кого захочет, перемещаясь с места на место, как отец.

Он поднимается еще выше.

Вверх, вверх, вверх.

Тоби принуждает себя заговорить, чувствуя, как по ноге стекает теплая струйка.

— Извини, — скулит он.

Взлетая все выше и выше, Роуэн вглядывается в лицо своего соседа.

Умоляющее, беспомощное.

Лицо жертвы.

Нет.

Он не сможет этого сделать. Если он и чудовище, то не совсем такое, как отец.

Ему приходится перекрикивать нисходящий ветер.

— Если скажешь еще хоть что-нибудь о моей семье или о Еве, я тебя убью. Хоть что-нибудь. Ясно?

Тоби с трудом кивает, борясь с силой притяжения.

— А о том, что сейчас происходит, даже вспоминать не смей, иначе тебе конец. Ясно?

— Да, — воет Тоби. — Пожалуйста…

В любом случае это риск — что убить его, что не убивать. Но Роуэн не готов уничтожить все хорошее, что в нем осталось, ради горькой крови Тоби.

Он опускает его вниз и бросает за пару метров до земли.

— Проваливай, — говорит Роуэн, пока Тоби неуклюже поднимается на ноги. — Убирайся и оставь меня в покое.

Роуэн приземляется и наблюдает за улепетывающим Тоби. Сзади кто-то хлопает в ладоши.

Уилл.

Рот его в крови, словно он нарисовал на лице трагическую маску.

— Браво, Пиноккио. — Уилл продолжает аплодировать. — У тебя душа настоящего человеческого мальчишки.

В воздухе Роуэн его не видел. Получается, Уилл наблюдал за ним все это время? И что это за кровь размазана по его физиономии?

Уилл делает шаг вперед.

— Хотя, должен признать, в фургоне ты на совесть наплевал, и это правильно.

Уилл стоит так близко, что Роуэн ощущает запах его дыхания, хотя не сразу определяет, кем именно пахнет.

— Воровство, — продолжает Уилл, — это уже прогресс. Но не волнуйся, я восстановил справедливость. Ты украл мою кровь, я украл твою. Инь-янь, сынок. — Взгляд у Уилла совершенно безумный. В нем нет ничего человеческого. — Я не такой, как ты. Я давным-давно перестал слушать свою совесть. Она — всего лишь шум. Назойливый стрекот сверчка в ухе.

Роуэн пытается уловить смысл его речей. Наконец до него доходит, чьей кровью пахнет от Уилла, и это как удар под дых.

— Я всего-навсего сделал то, что хотел сделать ты, — говорит Уилл, читая мысли сына. — Схватил ее, укусил, отведал ее крови. А потом… — Уилл улыбается, он готов соврать что угодно, лишь бы привести Роуэна в бешенство. — Я ее убил. Я убил Еву.

У Роуэна кружится голова. Он вспоминает, как несколько часов назад в школе Ева передала ему записку. Вспоминает, как она улыбалась ему украдкой, и силы покидают его, он на грани обморока. Это он виноват. Если б он не бросил Еву одну, ничего бы и не случилось.

Прохладный бриз ласкает его лицо, точно дыхание призраков.

— Где… где она…

Уилл равнодушно пожимает плечами, словно его спросили, сколько времени.

— Да кто ее знает. Километрах в тринадцати от берега, — лжет он. — Думаю, уже где-нибудь на дне, распугивает морскую живность. Впрочем, красный цвет первым исчезает под водой. Ты знал? Занятно, правда? Бедные унылые рыбки. У них там все синее.

Роуэн не в состоянии ясно мыслить. Мир рушится вокруг него так стремительно и неотвратимо, что ему ничего не остается, кроме как свернуться калачиком на земле. Ева мертва.

Уилла же вопросы нравственности никогда не заботили так мало, как сейчас, при виде собственного сына, скрючившегося на земле, словно марионетка, у которой обрезали ниточки. Отвратительное, жалкое зрелище.

Он наклоняется к мальчику и выдает ему чистую правду:

— Роуэн, это была не просто кровь твоей матери. Это была мечта о том, как все могло бы сложиться, если бы не появился ты. Видишь ли, если говорить начистоту, ты мне был совершенно не нужен. У меня аллергия на ответственность. Сама идея отдает гнилью. Как чеснок. У меня от нее сыпь и чесотка, а тебе ли не знать, каково это. Хоть кожу сбрасывай. — Уилл замолкает, делает глубокий вдох и четко выговаривает самое главное: — Мне нужна была Хелен, но только не с таким довеском.

Роуэн что-то неслышно бормочет. Эта слабость у него от матери, заключает про себя Уилл. Она его таким сделала. Своей постоянной ложью. Как у мальчика могла сформироваться нормальная система ценностей, когда ему втирали такую чушь?

— Она забыла, кто она такая, — говорит ему Уилл. — Забыла, как сильно она меня хочет. Но я не такой, как она, и не такой, как ты. Я борюсь за то, чего хочу. И если мне этого не дают, я беру сам.

Уилл кивает, поддакивая самому себе. Ему сейчас все ясно, он знает: нет больше никаких моральных барьеров, никакой слабости, ничего, что могло бы его остановить. Я чистокровный. Я принадлежу к высшей расе. Я выше всех некровопьющих, воздерживающихся, всех этих жалких лживых душонок, вместе взятых.

Да, думает он со смехом.

Я — лорд Байрон.

Я — Караваджо.

Я — Джимми Хендрикс.

Я — каждый кровососущий потомок Каина, живший на этой земле.

Я — Истина.

— Да, я беру это сам.

И он оставляет сына на земле, сломленного силой притяжения и прочими сопутствующими ей силами. Сам быстро и низко летит через поле; земля проносится под ним с той же скоростью, с какой перемещается по орбите.

Вздох — и он уже у двери дома номер семнадцать по Орчард-лейн. Из внутреннего кармана плаща он достает нож. Указательный палец другой руки описывает в воздухе небольшой круг, нависая над звонком, как шпага фехтовальщика, готовая ринуться вперед. Затем опускается на кнопку, нажимая четыре раза подряд.

Я.

Беру.

Это.

Сам.

Из дождливой темноты

Клара уже несколько часов сидит в интернете. Сначала она пыталась выудить из Википедии какие-нибудь факты о культуре вампиров, но почти ничего не нашла, потому что сетевые энциклопедии составляются в основном некровопьющими.

Зато где-то на задворках Гугла обнаружился любопытный клон Фейсбука под названием Некбук. Там умные, творчески одаренные и симпатичные, несмотря на неестественную бледность, подростки общались между собой на языке, состоящем сплошь из непонятного сленга, акронимов и смайликов, которых она раньше не встречала ни в чатах, ни в эсэмэсках.

Особенно ей понравился один красавчик с озорной улыбкой, как у эльфа, и настолько темными волосами, что они почти светились. На его странице под фотографией было написано: