Мария Дубинина - Дзюсан. Академия-фантом

– Здесь есть дыра. – Сората ничего не заметил, нагнувшись и отогнув край профлиста, обернулся к британцу. – Я первый, наверное?

Генри кивнул, и Кимура быстро юркнул в лаз, мужчина последовал за ним без промедления, будто опасался, что дыра затянется за его спиной. Совсем глупое, детское чувство.

Лес, в который они оба попали сразу же, был темным, страшным и скрипучим. Генри он показался дремучей чащей из сказок братьев Гримм. Плохо различимые во мраке острые ветки цеплялись за одежду, кололи кожу, оставляя на ней занозы и не слишком глубокие, но очень досадные царапины, а ноги то и дело скользили на палой гниющей листве и путались в траве, оплетающей кроссовки. Британец быстро понял, что фонарик мало чем может ему помочь, но упорно подсвечивал узкую, едва заметную тропинку между деревьев, но все же не заметил, как она, вильнув напоследок, растворилась в диком буйстве природы. Генри остановился, огляделся, луч его фонаря запрыгал по покрытым мхом и плесенью стволам, выхватывая из темноты то сморщенную кору, то раскоряченные ветви. Этот лес был болен и очень стар, Макалистеру чудилось, что он пытается избавиться от чужаков, остановить их, направить на неверный путь.

– Мне кажется, Генри, это неудачная затея. – Сората шел следом, шурша палой подгнивающей листвой, и вертел головой, пытался восстановить в памяти маршрут. Но, вероятно, тщетно. – Мы с Руми шли туда. – Он махнул рукой вправо. – Но в темноте все направления похожи. Прости, я едва ли смогу помочь. Ты сам помнишь, как мы тогда возвращались?

– Смутно. – Макалистер поводил фонариком по сторонам, но это нисколько не рассеяло сгущающийся мрак. Напротив, тот будто стал только гуще и неприятней. – Ладно, давай вернемся. Попробуем снова в другой день.

Генри развернулся и пошел туда, откуда, по его мнению, они только что пришли. Сората, прихрамывая, догнал его и подцепил под локоть. Пришлось изрядно замедлиться, чтобы подстроиться под шаг японца, по буеракам натрудившего больную ногу.

Лес становился гуще, непроходимее, злее. Генри с трудом продирался сквозь колючий кустарник диких ягод и почти тащил на себе притихшего Кимуру. Ночные звуки и запахи дурманили рассудок. Чтобы хоть как-то развеять чары ночного леса, он решился затронуть сложную, но очень важную для себя тему:

– Почему ты делаешь это? – Сората вскинул голову, прислушиваясь, и Генри ровно повторил: – Почему ты делаешь все это? Помогаешь мне, слушаешь. А ведь мог бы просто послать мои дела к черту, особенно после того… после того, что я тебе рассказал.

Он так и не смог подобрать нужных слов, но Кимура понял, о каком рассказе тот говорил. Ободряюще сжал пальцы на сгибе его руки:

– Что в твоем откровении такого, что могло бы заставить избегать тебя?

– Да все, – хмуро бросил Генри, глядя прямо перед собой, хотя уже почти ничего не видел. – Ты, наверное, еще не понимаешь, не осознаешь до конца, насколько это все страшно. Со мной что-то не так и это не лечится. Разве нормальные люди не должны сторониться… – он запнулся и выдавил через силу, – …уродов?

– Генри! Кто вбил тебе в голову эту чушь?! – Сората был искренне возмущен или именно такую реакцию искренне считал верной. Он чуть притормозил, удерживая Генри за локоть. Макалистер остановился и опустил луч фонарика вниз. Стало почти абсолютно темно.

– Скоро и ты начнешь считать так же. Рано или поздно это происходит со всеми.

Сората раздраженно ущипнул его за руку:

– Не стану. Что за дурная привычка грести всех под одну гребенку?

Генри дернулся, хотя боль была вполне терпимой, скорее отрезвляющей. Он накрыл пальцы Сораты ладонью, при этом едва не выронив фонарик:

– Спасибо, – и почти сразу, одумавшись, отдернул руку. – Но я не могу не чувствовать вину за то, что ты теперь причастен ко всему этому. Но рад, что ты еще на моей стороне.

Кимура промолчал, и эта ненапускная деликатность была как никогда к месту. Генри понимал, что позволил себе лишнего. Сората, скорее всего, тоже не привык выказывать мысли и чувства столь открыто.

– Идем дальше. – Он потянул Генри вперед. – Мне не нужна благодарность. Просто пойми, что человек – это тот, кто не оставит друга в беде, а я все же хочу оставаться человеком.

Некоторое время беседа не клеилась. Хлесткие ветки быстро отбивали желание отвлекаться, а земля, вздыбленная и неровная, как окаменевшая змея, существенно замедляла движение. Скоро Генри совсем отчаялся, но вдруг фонарик мигнул, упираясь лучом желтоватого электрического света в высокие деревянные ворота с двумя перекладинами наверху. Когда-то они были окрашены ярко-красной краской, но время и дожди стерли с них ее следы. Где-то здесь, захваченный в плен разъяренной растительностью, притаился японский храм, вход в который был отмечен древней торией. Сейчас же только каменная крошка разбитой дорожки напоминала о нем.

– Я не помню этого. – Сората с сомнением покачал головой и тут же, отцепившись от Макалистера, замахал руками, отгоняя вконец обнаглевших комаров. – Фу, мерзость!

Звонко жужжащие насекомые нападали на Кимуру, путаясь в челке и выпавших из косы прядях. Макалистер рассеянно отмахнулся от метнувшейся к нему кровососущей тучи:

– Ну это же не пауки, чего тебе бояться. Меня больше волнует, куда нам идти дальше? Я вижу это место впервые в жизни.

Оба мужчины одновременно прислушались в надежде уловить эхо жизни в звенящей тишине леса. Разумеется, им не удалось.

– Туда? – Кимура неуверенно ткнул пальцем наугад. В душе нарастало волнение, пока еще не страх, но уже его предвестник. Генри было отлично знакомо это ощущение – холодок в желудке, волна мурашек, прокатившаяся по телу от макушки до пяток. Такое бывает, когда чувствуешь за спиной чье-то присутствие, которое совершенно точно не назовешь живой душой…

– Я бы сейчас не отказался, чтобы легенды про Акихико оказались правдой, – смущенно поделился Сората, снова цепляясь за локоть британца. – Студенты шутят, что он всегда в курсе всего, что происходит в Академии. Тогда он бы смог нас найти.

Тема таинственного замдиректора показалась Генри интересной, тем более им ничего не оставалось, кроме как неторопливо брести и разговаривать, полагаясь на случай.

– Академию основали десять лет назад? Двенадцать? Когда Акихико стал тут всем заправлять?

Сората пожал плечами:

– С самого основания, насколько я знаю. Пошел тринадцатый год. Забавно, да? Тринадцать лет Академии с названием «Тринадцать».

– Да, – протянул Генри задумчиво и увернулся от метящей в глаза ветки. Фонарь давно перестал приносить ощутимую пользу. – Сколько же Акихико лет? Он выглядит максимум на двадцать пять, если не меньше. У вас, японцев, это в порядке вещей, выглядеть моложе, чем вы есть на самом деле?